Роман Сенчин «Сюжеты»

SvetlanaTorba_12.18

Рассказ

Роман Сенчин (р. 1971) — российский прозаик, литературный критик, рок-музыкант. Автор романов «Елтышевы», «Зона затопления», «Дождь в Париже», сборников короткой прозы и публицистики. Лауреат премий «Большая книга», «Ясная Поляна», финалист «Русского букера» и «Национального бестселлера». В данный момент проживает в Таллинне.


— …Ну хоть на один вопрос вы можете ответить: Аменхотеп Четвертый и Эхнатон — это один и тот же человек или разные?

На сей раз преподша Древнего мира Инна Андреевна принимала зачет не в аудитории, а на кафедре — темной тесной комнате с тяжелыми картинами на стенах, c книжными шкафами из почерневшего дерева. Будто внутренность гробницы…

Олег подвигал плечами и пробубнил:

— Один.

— Та-ак, — в голосе Инны Андреевны появилась человеческая нотка. —

А кто это такой?

— Фараон.

— Так-так. А почему же у него два имени?

Олегу было двадцать пять лет. Но сейчас он ощущал себя пятиклассником… Да нет, в пятом классе он любил историю, многое знал, получал в основном пятерки. Теперь же его, первокурсника столичного вуза, от нее тошнило. От одного только упоминания о фараонах, ассирийцах, Урарту, шумерах… Словно какие-то промасленные бинты от мумии совали под нос…

— Ну, что молчим?

Хотелось сказать Инне Андреевне, что она просила ответить хоть на один вопрос, а он, Олег, ответил уже на два. Но это наверняка разозлит преподшу еще сильнее. И Олег молчал, глядя в пол, как провинившийся подросток.

Провинившийся, но не сдающийся — сюда он поступал не затем, чтобы снова погружаться в истлевшую древность.

— Почему у этого фараона два имени? — голос Инны Андреевны вновь металлически заскрежетал.

«Так прогонит или впаяет “незачет”?» — вяло гадал Олег, не пытаясь выдвигать версии по поводу двух имен. А знать он, конечно, не знал.

Да и не хотел.

Это была пятая пересдача, на дворе начало апреля. Скоро летняя сессия, а у него с зимней хвост.

— Судя по журналу, вы, — преподша глянула в зачетку и хлестнула Олега именем-отчеством, — Олег Валентинович, присутствовали на лекции, где я рассказывала о том, почему этот фараон из Восемнадцатой династии был сначала Аменхотепом Четвертым, а потом стал Эхнатоном. Неужели ничегошеньки в памяти не отложилось?

Лекции Олег старался не прогуливать, но слушать получалось редко. Мозг попросту не хотел включаться. Как клапаны там какие-то возникали, перекрывали…

— Вот вас здесь на писателей учат, — со злой насмешкой заговорила Инна Андреевна; сама она была почасовой, из МГУ. — Но как можно вам, будущим, так сказать, писателям, проходить мимо таких сюжетов? Даже не то чтобы проходить, а попросту не знать. А?

Она замолчала, видимо, ожидая, что Олег спросит: «Каких сюжетов?» Олег молчал. Преподша покачала в руках зачетку — казалось, вот-вот шагнет к столу, возьмет ручку и черкнет в нужной графе короткое «незач». Но не шагнула — любовь к своему предмету в этот момент оказалась сильнее злости на плохого студента. Она стала рассказывать сюжет:

— Это, естественно, крайне схематично и упрощенно — лишь суть… Итак, примерно три тысячи триста восемьдесят лет назад, при фараоне Аменхотепе Третьем, Египет находился на пике могущества и богатства.

С окружающими государствами поддерживаются мирные отношения, боевых действий практически нет. Кровь не льется. Мудрая внешняя политика: среди жен Аменхотепа Третьего сестры и дочери вавилонских и митаннийских царей. Строятся грандиозные храмы, процветает торговля, народ благоденствует… Были, конечно, и восстания, и внешние угрозы, но для того времени его царствование стало удивительно спокойным… Аменхотеп Третий правил тридцать восемь лет. Еще при жизни он был обожествлен, причем обожествлял себя сам, упорно называл видимым Солнцем… Кстати, каких египетских богов вы знаете?

Олег сумел вспомнить сейчас одного:

— Омон Ра.

— Во-первых, не Омон, а Амон… И что это за бог — Амон?

— Солнца?

— В итоге, да… когда добавилось «Ра»… Но это позже… Сейчас не об этом… Во времена Аменхотепа Третьего и до него Амон был богом небесного пространства, воздуха. И в эпоху Восьмой династии стал главным государственным богом. Пик поклонения ему приходится как раз на время правления Аменхотепа Третьего.

В висках у Олега закололо. Хотелось потереть их пальцами, но он боялся шевелиться.

— А после пика, как известно, происходит спад. И этот спад в отношении к Амону оказался настолько резким, что только диву даешься… Ведь мы привыкли мерить древнюю историю столетиями, нам кажется, время тогда текло медленно, процессы происходили постепенно. А тут — события трехтысячелетней давности — мы можем проследить чуть ли не помесячно…

Ну или если не проследить, то представить. Вы ведь, — увлеченность в голосе преподши сменилась иронией, — потенциальные художники слова тут собраны. Так что представляйте, домысливайте, живописуйте. А вам лишь бы… Ну ладно, — остановила себя. — Итак, умирает Аменхотеп Третий, и фараоном становится его сын Аменхотеп Четвертый.

Олег все же не выдержал и потер виски.

— Слушайте, слушайте, знания лишними не бывают… На первых порах Аменхотеп Четвертый поклоняется, как и его предшественники, в первую очередь Амону… Кстати, у египтян был монотеизм или политеизм?

«Моно — один, — мелькнуло в голове Олега. — У египтян не один стопудово… Осирис еще, эта, Иштар вроде…»

— Политеизм, — сказал твердо.

— Хорошо. Хоть так… И вот Аменхотеп Четвертый берет и на второй год своего правления приказывает возвести в столице храм Атону, богу солнечного диска, не уступающий в размерах и пышности храму Амона. Лет через десять поклонение всем другим богам, кроме Атона, было вовсе запрещено. По сути, религия Египта стала монотеистической. Аменхотеп Четвертый меняет имя на Эхнатон, меняют имена и все его родственники… Еще в начале царствования он решает основать новую столицу. На голом месте, с нуля… А какой город был тогда столицей Египта?

Олег молчал.

— Мемфис или Фивы?

— Фивы?

Инна Андреевна обрадовалась:

— Верно!.. Так вот, началось строительство новой столицы — Ахет-Атона, что значит «Горизонт Атона». Город просуществовал чуть больше пятнадцати лет и после смерти Аменхотепа Четвертого сначала был покинут правящей династией, потом остальными жителями, а потом разрушен как еретический центр. Его укрыли пески… Ахет-Атон обнаружили только в восьмидесятых годах девятнадцатого столетия. Представляете! Раскопки потрясли ученых. Это был совершенно необычный для древнего Египта тип города… Ладно, — преподша словно проснулась и тяжко вздохнула. — В общем, история интересная и в высшей степени драматичная. И ничего про нее не знать и не хотеть знать… Там ведь и Нефертити участвовала, и Тутанхамон… Вот египтологи долго сомневались, что был такой фараон — Тутанхамон. До самого открытия Картером его гробницы… О ней, кстати, тоже своя история, свой сюжет… А почему не признавали? Потому что знали, что был такой фараон Тутанхатон, и потом он исчез. И появился Тутанхамон. А оказалось, что он вернул себе прежнее имя — в честь Амона. Ясно?

— Ясно, — с готовностью кивнул Олег.

— Да ничего вам не ясно. И я так рассказываю — второпях, с одного на другое… Взять хотя бы Тейю, мать Аменхотепа Четвертого. Это такая фигура!

С нее, по сути, и началось, она мужа подбила. Он с ее подачи постепенно Атона вводил, а сын уж развернулся… Можно параллель с Алексеем Михайловичем провести и Петром. Отец действовал эволюционно, а сын революционно.

Так ведь?

— Да, точно! — Олег всячески старался выказать интерес и согласие, хотя голова раскалывалась, тошнило от странных имен, за которыми маячили истлевшие мумии.

И сама Инна Андреевна напоминала что-то из древности: платье в виде балахона, сухое морщинистое лицо, распущенные по плечам волнистые волосы…

— По всему огромному Египту от Нубии до низовий Нила люди соскабливают лики богов, оставляя лишь Атона, сопротивляющихся казнят, а тело сжигают. А для египтянина уничтожение тела — самое страшное наказание, это значит, что он исчезает навсегда. Навечно!.. А потом Аменхотеп-Эхнатон умирает, и его наследник Тутанхамон, еще мальчик совсем, возвращает народу его пантеон богов. Вернее, в разных районах были разные боги… Снова мешанина, многобожие… Эхнатона вынимают из усыпальницы, саркофаг крошат в мелкие осколки… Есть версия, что останки перенесли в Долину царей, где традиционно хоронили фараонов и их родных, а может, и сожгли как еретика… Три тысячи лет назад, а какие страсти кипели!..

Инна Андреевна замолчала, еще раз вздохнула, тяжело и протяжно, села за стол, взяла ручку… Олег сжался от страха.

— Конечно, про Эхнатона и все эти дела писали. И Мережковский касался темы, и Томас Манн слегка, и даже Агата Кристи. А современные… Да и куда вам до таких сюжетов, — черкнула что-то в зачетке и протянула ее Олегу. — До свидания.

— До свидания, — Олег не знал, благодарить или послать: «незач» наверняка равносилен отчислению.

Вышел в коридор, глянул, увидел «зачет». Дернулся, вскинул руки, сбрасывая с себя Аменхотепов, Эхнатонов и все прочее, чуть было не заорал от радости. Голова моментом перестала болеть. Ноги понесли прочь из института.

Возле крыльца ждали Кирилл, Вася и Ванек, однокурсники.

— Ну как, сдал?

— Сда-ал.

— Офигеть! — Вася, осиливший зачет по Древнему миру неделей раньше, потер руки. — Погнали бухать.

— В ЦДЛ, — добавил Кирилл. — Наведем порядок в графоманском логове.

Они частенько после лекций сидели в Центральном доме литераторов,

в Нижнем буфете, где водка и закуска были более-менее по карману. Смотрели на пожилых и не добившихся славы писателей, или переживших славу, и посмеивались над ними. Иногда громко и откровенно… На первом курсе Литературного института каждый уверен, что он самый талантливый, и очень скоро это признают все, пойдут публикации, книги, признание. Пусть не весь мир, но страна будет следить за каждым твоим движением…

Почти два месяца, вернувшись после каникул, Олег мучился из-за несданных экзаменов и зачетов. Учить не получалось, и он пил.

С однокурсниками, ребятами с других курсов, живших в общаге, а то и один. Сидишь, сидишь, глядя на учебники и тетради, а потом встаешь и идешь в магазин… Теперь же, когда гора свалилась с плеч, он гордо войдет в деканат и бросит перед Светланой Викторовной, завучем учебной части, зачетку. Она наверняка скажет: «Надоело преподавателей мучить? Отчисляешься?» А он ответит: «Все сдано». И ухмыльнется криво на ее изумление.

Да, гора свалилась с плеч, и очень захотелось писать. Внутри давно бродили, булькали, как скисающая жижа, сюжеты рассказиков. Ими он наполнился еще в феврале, когда ездил домой, в сибирский райцентр, и вот до сих пор не мог перекачать из себя в компьютер, перевести услышанное и увиденное в слова. Поэтому идти бухать отказался. Тянуло, реально, прямо физически, тянуло в комнату, за стол…

— Ну а на хрена ж мы тебя ждали два часа! — разозлился Вася, поэт из Тамбовской области.

— Я не просил меня ждать…

— А, — отмахнулся прозаик из Самары Кирилл, — не хочет — нам больше достанется. Баблосов-то не беспредельно.

А Ванек, переводчик из Москвы, заметил:

— Это неправильно — сданный зачет не обмыть. Не к добру.

— Завтра обмоем, чуваки.

Они демонстративно его не услышали. Пошагали по Большой Бронной в сторону ЦДЛ. Загоготали. Может, над ним, а может, распаляя себя перед встречей со старперами из Нижнего буфета.

А Олег минут через сорок оказался в общаге. Его соседом по комнате был Кирилл, который наверняка сейчас вливал в себя стопку за стопкой, так что до вечера никто не помешает работать.

Разогрел на сковородке гречку, а когда она накалилась и защелкала, вбил два яйца. Перемешал. Дешевая и сытная еда… После обеда достал из-под матраса спрятанный ноутбук, включил. Уселся.

С какого сюжета начать? Вот с этого, простенького вроде, но душевного. Друг детства рассказал — здоровенный парниша стал, вахтовик. Курили у подъезда, он вдруг стал плачущим голосом говорить. Теперь, спустя два месяца, Олег записывал его слова:

«Ну, у нас пересадка была в Тайге… станция такая… Обычно самолетом, а тут на поезде отправили. И в Тайге этой пять часов надо было сидеть ждать поезда. Вообще, блин… Куда пойти — дождь, а на вокзале — ни вздохнуть, ни пернуть… Ну, сели мы с братаном в зале, где кассы, сожрали курицу, она уже завоняла, влили по батлу пива, ну и покемарить решили. Я плеер включил, чтоб под „Металлику“ дрема пришла… Ну да, до сих пор „Металлику“ слушаю — грамотный музон делали… Слушаю, слушаю, и тут братан стал меня пихать в ребра прям. „Че?“ — говорю. „Вон, гля, на тебя кассирша вылупилась, придурок“. „Где, блин?“ — „Вон, из третьей“. Я — гля — точняк, такая кассирша вообще, такая смотрит. „Ну и пусть“, — говорю и снова „Металлику“ слушаю, ставни прикрыл, время тороплю. А домой охота, надоели эти поездки, вонь, хренотень. Приехать, врубить „Металлику“ на всю катушку, отъехать… Слушаю, кемарить пытаюсь. Когда ставни устают закрытыми быть, открываю и сразу попадаю на эту из третьей. А она смотрит так устало и ласково как-то, не отрываясь. „Ну, — думаю, — это из-за ночи. День не спала, теперь такая мается“. Братан толкает опять. „Че, блин?“ „Иди, — говорит, — побазарь с ней. Гля, как глядит, прям лижет тебя“. А мы напротив касс торчим, тут пустое пространство, слева сиденья людьми забиты, справа расписание поездов. До касс шагов десять… „Да ну, — говорю. — Че я ей?“ — „Иди, придурок, потом расскажешь“. — „А че, — думаю, — надо встать, размяться“. Встал, пошел к расписанию. Ну посмотрел прибытие-отбытие, надоело, пошел к кассе, где эта сидит. Иду, смотрю на нее, а она улыбнулась и ткнулась лупариками в свои бумажки… Встал вот так вот сбоку и смотрю на нее через стекло. Волосы такие густые, желтые… ну, крашеные, белая рубашка или как там… Подняла на секунду лицо — вообще! Я такой прибалдел. Лупарики… не, глаза — глаза у нее настоящие — темные, яркие такие, большие, брови вот так вот, носик, ротик с губами пухлыми, подбородок кругленький, аж сразу целовать захотелось. Главное — кожа… Как теплом обдало каким-то. Приятно стало так вообще… Ну, я стою, смотрю. Подошел дед какой-то, билет стал покупать. Я смотрю, она там печатает, с дедом разговаривает. Голос-то не слышу, но чувствую — без невроза. А в ушах у меня „Металлика“ лирику заиграла. Вообще!.. Потом смотрю — у нее эта бирочка приколота к рубашке этой, и на бирочке или как там, короче, фамилия ее — „Похлёбина Л. А.“. Я чутка не заржал. Может, фамилия и сыграла роль… Ну, дед купил билет, смылся, она на меня глянула и снова в бумажки. А я стою, „Металлику“ слушаю. Побазарить бы, то да се, все дела. Но это обломало меня — „Похлёбина“. Телка Похлёбина в кассе Тайги… Пошел к братану, короче. Он щемит такой на сумках, я его разбудил, достал пива, стал пить. Братан мне: „Ну че?“ — „Ниче“. Настроение упало, домой охота, устал вообще. „Пойду поссу“, — говорю. Он хмыкнул и снова щемить… Ну а потом уже скоро и на посадку нас пригласили. Посадка с третьей платформы — это через мост над шпалами. Бли-ин!.. Нашли вагон, в общем, затащили сумки, вышли обратно покурить. Дождя нет, ночь, тепляк, пахнет дымом дорожным. Я без плеера — надоело, башка чугунная — дышу, облегчение чувствую, что через сутки дома, кончатся наши мытарства. И тут вдруг — она. Прикинь! Она бежит по перрону. Ну, как в фильме вообще… Волосы так в одну сторону, в другую… Увидела, остановилась, потом подошла шага на три. Мы с братаном на нее во все шары, охреневшие, а она — на меня. Смотрит, смотрит. И тут голос из громкоговорителя, прямо по мозгам: “Поезд отправляется”. А она стоит, золотоволосая такая, в форменной одежде своей, шея из воротника длинная, гладкая… Ну, блин, вилы, короче… И поезд пошел. Братан уже в вагоне, орет мне: “Давай, придурок!” А она говорит: “Счастливого пути”, — поворачивается и убегает. И вот я не пойму, что ж это было такое… Тайга эта, станция зачуханная, ночь, я небритый на полу, она… Ну глянула, а вот прибегать к поезду… Как там поют: “Только раз бывает в жизни встреча”. Может, вточняк — встреча та самая? Сначала прикалывался вместе с братаном, стебался, а теперь каждый день вспоминаю. Схватить бы ее тогда и увезти. Или самому остаться. Махнуть братану и остаться. Но ведь, блин, так не бывает. Эт только в кино… Или и в жизни бывает? Один раз хотя бы… Ведь это была она. И я для нее был он. Единственные. Но ведь как, на вокзале, блин, среди ночи… “Похлёбина Л. А.” Кхе… Жизнь — звиздец».


читать на эту же тему