Света Григорьева: почему нам показывают наркоманов?

Про Свету Григорьеву нам рассказали сразу двое. Игорь Котюх, который всегда в курсе происходящего в литературном пространстве нашей страны, отвечая на наш вопрос «а появляются ли новые имена среди русских писателей Эстонии?», сказал: «Есть Света Григорьева, у нее очень зубастые стихи по-эстонски». А Тийна Оллеск — пионер и ветеран театра современного танца — отрекомендовала Свету как открытие последних лет. Итак, у нас дома собрались: Олеся (О), Дан (Д), П.И. Филимонов (Ф.) и, собственно, Света (С.). Она пришла на костылях, так как пару месяцев назад на пешеходном переходе Свету сбила машина. Судьбоносная вещь для танцора, но у Светы много козырей в кармане.

Дан ставит пластинку Cocteau Twins. Начинаем алкоинтервью.

Д: За знакомство и встречу. И вообще, напрочь!

Ф: Ты учишься еще?

С: Да, на постановщика, в магистратуре. Надо еще диплом сдать — спектакль.

Ф: А ты скорее по современному танцу, не классическому?

С: Да, классический — не мое. Мне даже смотреть не нравится.

Ф: Я очень давно пригласил возвышенную девушку на романтическое свидание — мы пошли на балет «Спящая красавица». В какой-то момент балерина с криком «АААААА!» упала и уползла
за сцену.

О: Круто!

Ф: Да! По крайней мере я проснулся!

О: Твой интерес к танцам когда начался?

С: А я всегда танцевала. С детства ходила в кружок эстонского народного танца. После школы я поступила на специальность референт-редактор, просидела там две недели, поняла, что это вообще не мое и ушла работать. Танцевала в Eesti Tantsuagentuur. В итоге поняла, что хочу делать постановки. Вот и поступила в Таллиннский университет.

Ф: То есть тебя в меньшей степени интересует танцевать самой, чем делать постановки?

С: И так и сяк. Хотя, пожалуй, сейчас мне больше нравится самой быть на сцене.

Ф: А насколько сложно делать постановку, когда ты сама в ней участвуешь? Насколько сложно оценивать себя со стороны — видеть, что Пеэтер тянет, Йохан тянет, а я вот — не тяну?

С: Это очень сложно. Кода я делаю постановки, в которых сама же и танцую, то приглашаю человека со стороны — понаблюдать за процессом. Не обязательно, что он или она разбираются в танцах. Например, когда я делала бакалаврскую работу, то позвала лучшую подругу. Она, конечно, культурный человек, но не танцует…

Взрыв хохота.

Ф: Это же заголовок!

Д: Да это тост!

С: Она мне задавала вопросы — а зачем это? а почему то? Если я могла ответить на вопрос — отставляем, если в голове проносилось «не знаю», значит, надо задуматься.

Д: Современный танец — это искусство довольно элитарное. Процентов 95 в постановках ничего не поймут и постоянно будут задаваться вопросом «а зачем это?».

Ф: Да, в классическом балете есть либретто. И если неясно, что они там делают, то ты поймешь по костюмам, по сценам, можешь следить за сюжетом. В современном танце такого нет.

С: Меня в современном танце бесит, что многие творят, что хотят. Я иногда смотрю и ничего не понимаю. Поэтому сама стараюсь делать максимально доступные вещи.

Д: А какими средствами ты этого добиваешься?

С: Вот опять же, человек, который не имеет специального образования и смотрит постановку — он всегда мне задаст вопрос касательно того, что ему непонятно. Этот диалог мне и нужен. Диалог с заинтересованными людьми.

Ф: Когда ты придумываешь постановку, у тебя в голове есть какая-то история?

С: Всегда по-разному. Иногда в голове крутится какая-то тема, и я начинаю ее развивать. Иногда приходит визуальный образ, с которым я начинаю работать, а тема приходит позже. Нет ограничений, как в драматическом театре: вот тебе пьеса — делай! Здесь ты идешь своим путем и никогда не знаешь, куда попадешь.

Д: Мне бы очень хотелось, чтобы ты объяснила, как помочь зрителю понять настроение, порыв, мысль пластической постановки? Есть там мажор или минор, язык жестов, семиотика танца?

С: Ой-ой-ой… Постановщикам, по большей части, не нравится семиотика, потому что она очень конкретна. А в театре не все так однозначно. Нам больше нравится феноменология*.

Д: Уровень современного танца в Эстонии — как ты его оцениваешь?

С: Да не очень.

Ф: Пока Дан меняет пластинку, хочу задать тебе вопрос о музыке. Ты с самого начала знаешь, под какую музыку будешь танцевать, или подбираешь ее по ходу?

С: Например, в Гренландии, куда я ездила по учебе на два месяца, со мной работали два музыканта — гитарист и басистка. Я сперва придумала движения, музыканты посмотрели и предложили варианты звукового оформления. И я уже смотрела, что работает, а что нет. Эту оригинальную музыку я совместила с композицией AC/DC ”Thunderstuck”. В Гренландии всем это понравилось. А тут был такой скандал — типа, у меня были музыканты, с которыми я могла сотрудничать, а я взяла уже готовую музыку. Но ведь это моя постановка! Делаю, что хочу!

О: Какое впечатление на тебя произвела жизнь в Гренландии?

С: Я влюбилась в Гренландию! Там люди такие добрые, там их мало – около 57 000 на всю эту огромную территорию, поэтому они все такие добрые. Я Эстонию люблю. Например, когда я училась по обмену в Ницце, я там все ненавидела — их бюрократия просто не дает тебе жить. А из Гренландии я не хотела уезжать, приехала сюда, увидела свою лучшую подругу и расплакалась от осознания того, что я вернулась. Хотя в Гренландии их молодежи делать, конечно, нечего. Они уезжают оттуда.

Д: А я вот о чем. Паркур — можно это воспринимать как некий вид современного танца?

С: Мне кажется, что все можно воспринимать как вид современного танца.

Д: То есть то, как мы сейчас сидим и пьем, — это тоже можно воспринимать как современный танец?

С: Да! Все это танец, мы можем просто повторить те движения, что только что сделали.

Ф: О, отличная идея для твоей следующей постановки — танец алкашей. Сидят, ноги не двигаются, а руки в движении.

Света заливисто смеется.

С: О чем я вам и говорю, современный танец — это полная свобода.

Д: А тебе не кажется, что именно такая свобода и ведет к регрессу в искусстве? Потому что любой придурок может назвать себя постановщиком.

С: Да, я с тобой согласна. Я очень много этих придурков видела. Например, я ходила в Kanuti Gildi SAAL на постановку, которая значилась как танцевальная. Там было много техники на сцене, бутафории и пара взмахов руками. Это меня разозлило! Ведь если бы туда пришел человек, который ранее не соприкасался с современным танцем, то какое впечатление у него осталось бы? В Эстонии вообще нет таких пластических постановок, которые я хотела бы пойти посмотреть. Мне сложно об этом говорить, потому как я даю оценку своим коллегам и сокурсникам. Если хотите увидеть хороший уровень — надо ехать в Голландию, Бельгию, Германию. Все, что происходит у нас спустя десять лет, — это оттуда.

Д: То есть там пластический театр цепляет даже среднестатистических быдланов?

С: Да. И это правильно. Надо, чтобы любой неподготовленный зритель получил что-то свое. А иначе — это хреново сделано. Еще один пример. Прошлым летом в Таммсааре парке бельгийские постановщики сделали инсталляцию — автобус. Мимо идет бабушка и удивляется «а почему нам наркоманов показывают?». Я так смеялась, потому что сама, занимаясь современным искусством, не поняла, почему они нам наркоманов показывают?

Д: Действительно, почему нам показывают наркоманов, причем не только в танце? За это надо выпить!

О: На твой взгляд, чего не хватает эстонским хореографам-постановщикам?

С: Техника хромает и интеллектуальный уровень. Они, по-моему, вообще не читают. А это первое, что надо делать!

Дан ставит пластинку «Кино».

Д: Скажи, а современный танец приносит тебе заработок? Как вообще живет артист пластического театра?

С: Сейчас — хреново, но я надеюсь, что будет лучше. Обычно постановки не кормят, большинство танцоров преподают детям.

О: Твои планы на будущее?

С: Ехать заграницу учиться дальше. Даже, может быть, на бакалавра. Потому что нет в Эстонии сумасшедших, и нет авторитетов, которые настроены на диалог.

Ф: О танцах поговорили. Теперь хочу спросить: в какой момент пришло ощущение, что я могу и хочу писать стихи?

С: Первое стихотворение я написала в университете. Я тогда читала молодых эстонских поэтов . Мне очень нравится Трийн Тасуя, Сийм Кера.

Ф: Всем девочкам твоего возраста нравится Юрген Роосте. Он везде, он повсюду, все те, кому до 30, пытаются быть как Юрген.

С: А мне как-то не очень. Тексты у него лучше, чем выступления. Выступлениями он портит свои стихи.

Ф: Соглашусь. Потому что, на мой взгляд, тексты у него иногда близки к гениальности.

С: Но на самом деле мой любимый писатель — Буковски. Я его действительно люблю, и мне очень сложно говорить о каких-либо других симпатиях. У Буковски нет приукрашательства.

Ф: Советую почитать рассказы Лимонова. На мой взгляд, это один в один русский Буковски.

Д: Для меня Буковски — это когда ты сидишь подвыпивший в баре и ведешь интереснейшие разговоры. Но вот в чем гениальность — читаешь его на трезвую голову, а все равно интересно! Для меня аналог Буковски в русской литературе — рассказы Петрушевской. С точки зрения отношения. Давайте выпьем за Буковски!

Ф: Продолжим: в какой момент ты поняла, что твои стихи достойны публикации? Кто тебе это сказал?

С: Да я сама решила, что я — гений! (смеется). Я вообще о себе хорошего мнения. Поэтому взяла и написала письмо в журнал „Värske Rõhk”, который публикует работы молодых авторов. Мне ответили, что из присланных мною ста возьмут два. Я так разозлилась (я же гений!)! Подумала, что больше никогда не буду писать стихи (смеется).

Ф: Но теперь тебя и в «Викеркаар» опубликовали, так что все нормально.

Д: В плане творчества ты чувствуешь себя одиноким человеком, или у тебя достаточно поддержки со стороны публики?

С: Думаю, что мое творчество находит отклик у публики. Я не чувствую себя одинокой в искусстве.

Ф: Насколько ты планируешь связывать свою дальнейшую жизнь с литературой?

С: Хореография для меня важнее. А пишу я просто потому, что пишу.

Д: А в судьбу ты веришь?

С: Я вижу вещие сны. Например, мне виделось, что я нахожусь в своем теле, ору внутри него, но ничем пошевелить не могу. Когда меня сбила машина, было точно такое же чувство. Я верю в высшую энергию, я знаю о ней.

Ф: Внезапный вопрос — ты кем себя больше чувствуешь, эстонкой или русской?

О: Света сделала спектакль „sõp rus est“ на эту тему…

С: Еще два года назад это была для меня огромная проблема…

Ф: А вот прямо сейчас, в данный момент, кем себя чувствуешь?

Тишина. Только Виктор Цой поет «Постой, не уходи…».

С: Я не знаю. Проще сказать так: думаю я больше по-эстонски, подруга моя лучшая — эстонка, emakeel — эстонский. Да и слушаю я эстонский панк. Но это тяжелый вопрос для меня.

Ф: Почему это тяжелый вопрос? Ты же можешь объять два мира. Я недавно закончил перевод книги Андрея Хвостова ”Sillamäe passioon“, и он там много пишет о том, что считает себя эстонцем, но для него действительно болезненный вопрос — это вопрос его имени. Потому как матерые эстонцы пинают его за то, что почему это человек по имени Андрей Хвостов вообще рассуждает о судьбе Эстонии? У тебя есть такое?

С: Да. У меня такая история. Светой я вообще-то стала только в университете. До этого я была Свеа, так звала меня мама. Папа звал Светой, по паспорту я Светлана. Я так и представлялась, в зависимости от ситуации: ”Tere, ma olen Svea. Tere, ma olen Sveta”. А в год окончания школы ко мне подошла учительница истории и спросила: «А почему ты не хочешь поменять имя в паспорте на Свеа?». И тут я подумала: «Что за бред такой! Почему я представляюсь как Свеа, если по паспорту я Светлана». И когда я пошла в университет, я первый раз в жизни сказала: ”Tere, ma olen Sveta”. И я поняла — это я и есть! Не Свеа, а Света! В 19 лет я стала Светой…

Д: За Свету!

* 1 Феноменология — направление в философии XX века, определявшее свою задачу как беспредпосылочное описание опыта познающего сознания и выделение в нем сущностных черт.

tahan keppida kõik ilusad tüdrukud kurvaks
kõik
ilusad tüdrukud kurvaks

emme ütle mis mul viga on

luule
kepib mind rohkem
kui mehed
luule kepib mind rohkem kui mehed

emme ütle miks mõne tüdrukuga nii juhtub

õhtuti loen nuttes kurbade meeste luulet
unistan
et minagi
kirjutaks kord
nii kurvalt

et ilusad tüdrukud
õhtuti
laseks end meeste asemel
küünlavalgel
mu luulel
neid
keppida

keppida nad
kurvaks

sama kurvaks
kui mina
olen

kui lasen koledate
meeste kurval luulel
ilusate meeste ilusate lugude
asemel end
tühjaks keppida