Тело как инструмент

Финка Пилви Такала — одна из самых самобытных и активных художников своего поколения. Главный творческий метод Пилви — это перформативные вмешательства в бытовые ритуалы разных общин и через них исследование публичного пространства и преобладающих в обществе отношений. В интервью для каталога состоявшейся в 2014 году в Тартуском художественном музее персональной выставки Такала «Наряды и отношения» («Rõivad ja rühid») мы можем проследить, как проходило становление художницы, а также заглянуть «на кухню» ее довольно рискованного творческого процесса.

Ты более десяти лет профессионально работаешь художником. Как ты определяешь себя как художника? Каково твое положение на художественном ландшафте, полном различных позиций и практик?

Цель моей работы — передавать информацию, участвовать в жизни общества и обсуждать, как нам вместе сосуществовать. Поэтому в основном мне интересна возможность говорить на общие темы и делать это таким образом, чтобы всем было понятно. Чтобы не нужны были познания в истории искусства. Мои работы выполнены в повествовательной форме, и их легко понять. В основном в качестве медиума я использую видео. Это очень гибкий формат, и его можно по-разному реализовывать вне стен художественных музеев и галерей.

Мне кажется, что сегодня визуальное искусство крайне тесно связано с текстом и теорией — их практически невозможно избежать. Соотносишь ли ты свое творчество с какой-либо теоретической основой?

Для меня искусство — это инструмент для размышления, и оно безусловно соотносится с теорией, но при этом существует параллельно, и при необходимости на него можно сослаться или использовать в теории в качестве примера. Я создаю работы интуитивно, стараясь пролить свет на простые конфликты или напряжение, которое, на мой взгляд, вызывает сильный резонанс. Я могу объяснить свои сознательные намерения, которые стоят за той или иной работой, но если кто-то пишет о моих работах или использует их в теории в качестве примера, то они часто рассматривают их в отрыве от того, что я могла бы сказать своими словами, и вступают в диалог с произведением искусства. Общение на таком уровне крайне полезно, как и комментарии, которые я слышу от зрителей, которых моя работа тронула лично.

Почему ты выбрала искусство? И был ли у тебя какой-то другой выбор?

На самом деле каких-то других хороших вариантов не было, хотя я и в искусстве тоже сперва сомневалась. Я всегда немного рисовала и писала картины, но я никогда не думала, что это и будет моей профессией. Чем старше я становилась, тем яснее понимала, что на самом деле я не разбираюсь в живописи. В детстве я иногда делала видео, в средней школе занималась этим чуть больше, но, на мой взгляд, это было связано скорее с телевидением, чем с искусством. Также я сама шила себе одежду, но таким образом поступали и некоторые другие мои друзья — видимо, мы были недовольны выбором в магазинах. В художественную школу я пошла по большому счету потому, что казалось, что это весело. Меня приняли туда, так как у меня были хорошие рисунки и отличные отметки. Там я могла заниматься керамикой, дизайном одежды, видео, фотографией — почти всем, чем угодно. После окончания средней школы я не знала точно, где хочу учиться дальше, поэтому я, следуя за своими друзьями, просто подавала заявления в художественные школы и школы графического дизайна. На вступительные экзамены меня пригласили в Институт искусств в Политехническом университете Лахти, и, оказавшись на экзамене, я поняла, что очень хочу туда попасть. После первого года учебы я снова подала заявление в Финскую академию изящных искусств в Хельсинки, будучи уже уверенной в профессии художника. На тот момент у меня появились знания о современном искусстве, я поняла, что оно из себя может представлять. Ведь до поступления в институт я даже не была знакома с работами, например, Эйи-Лиизы Ахтила. Я не знала, что такое существует. Познакомившись с этим, я поняла, что хочу делать нечто подобное.

Пилви, ты бы могла рассказать немного больше о своей жизни? Я знаю, что ты родом из Хельсинки и что у тебя есть брат, который зарабатывает на жизнь азартными играми, так же как это происходит в твоем видео «Игроки». Но, пожалуйста, опиши подробнее ту среду, из которой ты родом.

Чем больше времени я провожу за границей, тем более особенными кажутся мне родные места — Финляндия и Хельсинки. И хотя разрыв между богатыми и бедными у нас увеличился, он по-прежнему остается ничтожным по сравнению с остальным миром. Я выросла в центре Хельсинки, но наш район был словно маленький, очень зеленый городок. Лето я проводила в деревне, как и большинство финнов. Я на собственном опыте знаю, что значит учиться в прославленной финской школьной системе, где учителя свободны сами выбирать, как и чему обучать детей. С третьего по шестой класс мы большинство предметов учили самостоятельно и придумывали различные способы, как собрать денег на классную экскурсию в конце каждого года. Мы организовывали лотереи, ходили по домам и продавали туалетную бумагу, давали концерты — таким образом мы сумели побывать в Стокгольме, на Крите и на Майорке. Мои первые воспоминания о том, как я наблюдала за неким сообществом, относятся к начальной школе. Большую часть зимних каникул я проводила у своего двоюродного брата в Оулу, а позже в Ювяскюля, где зимние каникулы были в другое время, поэтому я могла ходить с ним в школу и сидеть на всех их уроках. Для меня это было очень увлекательно: быть в школе, но не в качестве новенькой, которая должна вписаться в коллектив и выжить, а в роли гостя, что давало мне особый статус. Это все стало еще интереснее в подростковом возрасте, когда социальное давление становится сильнее, а отношения сложнее, и возможность убежать от этого была облегчением.

Ты очень продуктивный художник: список твоих работ, созданных в специфическом контексте, производит сильное впечатление. Начнем со «Случая в Гарентхилле» («Event on Garenthill»). Это одна из первых работ в твоем портфолио. Мне кажется, что она очень точно определяет твою методику работы. Где ты черпаешь идеи для своих работ?

Работы появляются вследствие постоянных исследований и природного любопытства. Мой основной инструмент исследования — это мое собственное тело, метод — быть в определенном месте или ситуации, а также действовать определенным образом в определенных ситуациях. Большинство моих ранних работ связано с местами, где у меня были какие-то дела: это, например, торговый центр, трамвай, улица, где я жила в Глазго. Идея для «Случая в Гарентхилле» пришла во время наблюдения, которое я проводила, когда еще училась в Гарентхилле в Глазго. Помимо кампуса художественной школы на этой улице располагалась католическая школа. Несмотря на физическую близость, казалось, что между их учениками, идущими по одной и той же улице, была словно стеклянная стена. По той причине, что одни носили школьную форму, а другие нет. Я хотела узнать, что это за чувство — носить эту форму, и как опыт на той же улице меняется в зависимости от одежды. Самым старшим детям из католической школы было 18 лет, мне на тот момент был 21 год, у меня были обычные длинные волосы, поэтому в форме я выглядела, как школьница.

Как я и подозревала, когда я надела эту форму, улица для меня абсолютно преобразилась: люди из художественной школы больше не здоровались со мной, а ученики из католической школы старались завязать контакт. Чтобы у исследования были четкие границы, я определила для себя несколько правил: я не врала и я сама не подходила к людям. Позже я использовала подобный метод во многих работах. Я ничего не записывала на пленку. На основе моих заметок была сделана книга, которая и стала данным произведением искусства.

Позже я намеренно делала исследования и искала возможности, чтобы посетить интересные места. Например, эксклюзивную школу-интернат в Америке, где мой друг работает учителем, или коммуну профессиональных игроков в покер в Бангкоке, где живет мой брат. Иметь доступ в подобные места — это крайне важно. Так как я работаю по неофициальным каналам, то мне всегда нужен человек, который поможет попасть в эти места через заднюю дверь.

Ты только что упомянула Америку и Таиланд, что вызвало у меня следующий вопрос: ты училась в Глазго и Амстердаме, жила в Хельсинки и Стамбуле, у тебя есть жилье в разных точках мира, ты совершаешь перелеты каждую неделю, делаешь повсюду выставки. Какие у тебя отношения с разными местами? Пожалуйста, обрисуй для нас свою карту.

Отъезд из своей среды, такой специфической и маленькой, очень помог мне в развитии практики. Позиция стороннего наблюдателя, которая автоматически возникает при прибытии в чужую страну, стала для меня ключом, и я считаю, что «Случай в Гарентхилле», который я сделала, будучи студенткой по обмену в Глазго, — моя первая настоящая художественная работа. С тех пор я так много путешествовала, что уже нигде не чувствую себя на 100% как дома.

Пока что мои поездки все же ограничивались Европой плюс немного Америки, так что все очень по-западному. Также я сделала фильм в Бангкоке, но он был о скандинавских игроках в покер и их культуре. Основная причина, почему я так много путешествую, заключается в том, что обычно в Европу меня приглашают работать. Обо мне не особо известно за ее пределами, но, надеюсь, это изменится. Плюс для своей работы я должна понимать, что происходит, у меня должен быть доступ к информации. В этом плане в Европе и Америке проще — у меня там больше знакомых. Наверное, Стамбул — это самое экзотическое место, где мне приходилось работать. В рамках Стамбульской биеннале 2005 я была там в резидентуре, после этого я вернулась в город, вышла замуж за мужчину родом из Турции, и Стамбул стал моим основным местом жительства в последние три года. Как ни странно, мне стало сложно работать здесь, изменились мои отношения с городом, и чем больше я о нем знаю, тем сложнее все становится. Хельсинки и Финляндия кажутся теперь более далекими, а мое отношение к ним более аналитическим, так что работается там нормально.

Твоя работа «Женщины в кафе» снята в Стамбуле. В ней ты делаешь упор на культурные различия в вопросе гендерных ролей. Расскажи, что для тебя означает работать в незападном, мусульманском культурном контексте? В этом видео ты используешь съемку скрытой камерой. Как ты обычно планируешь съемки? Оказывалась ли ты в ситуации, когда приходилось чего-то бояться?

Я делаю только то, что для меня некомфортно, но мне никогда не было страшно, и я не опасалась за свою безопасность. Мои действия обоснованы нуждами исследования, и со временем я поняла, что полезнее всего, когда меня при помощи скрытой камеры снимает кто-то другой. Снимающий должен оставаться спокойным во время съемок, вести себя так, будто ничего особенного не происходит, но в то же время следить за происходящим и быть уверенным, что камера направлена в нужную сторону. Навыки классического оператора тут не слишком важны. Меня снимали только мои друзья, было бы разумно, чтобы с камерой был всегда один и тот же человек, но я работаю в разных странах, поэтому не всегда просто, чтобы этот один человек путешествовал с тобой. Мне нравится, чтобы процесс производства был простым, это позволяет работать более спонтанно. И даже если конечный результат кажется скорее инсценированным и сконструированным, как, например, в «Игроках» и «Езжай осторожно», то сам материал создается очень спонтанно и быстро.

«Женщины в кафе» — хороший пример того, какие возникают проблемы, когда работаешь в слишком чужой для тебя среде. Будучи в рамках резидентуры в Стамбуле, я была заинтригована маленькими чайными, которые здесь на каждом углу и выглядят как часть мужского быта. Я хотела войти туда, потому как чувствовала, что вроде как не должна этого делать. Вместе с тем я понимала, что в них происходит: мужчины играют в настольные игры, проводят время с друзьями, ничего слишком сложного. Женщины играют в те же игры, но в других местах и без мужчин. Чтобы войти внутрь, я оправдывалась тем, что я иностранка и не понимаю местных обычаев. Отношение ко мне было очень разным. Я встретила женщину, которая также проводила время в чайных домах, и ее приняли в это общество. Я попросила ее пойти со мной в заведения, где она раньше не была, но уже после первого раза она отказалась, потому что для нее это все было чересчур. Я нашла женщин, которым нравится играть в игры, но которые ни разу не бывали в мужских чайных. И я подумала, что было бы весело попробовать. Сперва эта идея казалась мне агрессивной: я — скандинавский художник и затрагиваю гендерную тематику, а не связь с каждодневными практиками. Но чем больше я находилась в Стамбуле и работала над этой темой, тем становилась уверенней, что эту идею стоит воплотить в жизнь. Мне показалось, что местные отнеслись к этому правильно, то есть не слишком серьезно. Но вне контекста это все же может показаться агрессивным, особенно если смотреть данную работу отдельно от видео «Обмен», в котором я попросила двух мужчин сменить их обычную чайную на другую. Чем более странная среда, тем выше риск создать плохое произведение. Поэтому необходима помощь местных людей, чтобы можно было проверить, поймут ли твою работу правильно.

Еще у тебя есть работа «Настоящая Белоснежка», которая привела тебя во Францию. Остроумное произведение, но в то же время оно обнажает механизмы действия экономики, тем самым предостерегая нас. Какие были твои намерения, и как ты реализовала их?

Это продолжение работ, в которых я исследую поведение людей в торговых центрах и других местах потребления. Диснейленд — это экстремальный пример института потребления. Там все идеально, все, что связано с его содержанием, спрятано от глаз посетителей, даже мусор исчезает из мусорок по подземным туннелям. Работники парка одеты в соответствующие тематике костюмы. Все переодетые в популярных героев Диснея люди хорошо подходят друг к другу, ты можешь встретиться с ними, взять автограф, сфотографироваться. Крайне важно, чтобы все те, кто играет Микки или Белоснежку, были одинакового роста и научились давать абсолютно одинаковые автографы, дабы поддерживать миф, что есть всего один Микки Маус и одна Белоснежка.

У Уолта Диснея было видение того, как в будушем могло бы быть организовано общество. По его задумке в Диснейленде во Флориде должна была жить настоящая коммуна, которая воплотила бы в жизнь идеи EPCOT (Experimental Prototype Community For Tomorrow) и стала бы для всех образцом для подражания. Но Уолт Дисней умер до того, как нечто подобное было построено, и его замысел превратили в обычный парк развлечений. Другой интересный аспект: у людей есть право фантазировать, но только в одном направлении. Детей побуждают покупать костюмы принцесс, но считается само собой разумеющимся, что взрослые люди не должны одеваться в костюмы персонажей, потому что в таком случае находящаяся под контролем фантазия может превратиться в извращение. Образ Белоснежки из диснеевского мультика «Белоснежка и семь гномов» крайне узнаваемый, и складывается впечатление, что ее внешность — это общенародное достояние. У ее облика есть сотни вариантов, но мы все равно узнаем в нем Белоснежку. Известно, что Дисней регистрировал расширенные авторские права, чтобы избежать ситуаций, когда его герои становятся общественной собственностью. Да, Белоснежка принадлежит им, но это не мешает любому переодеваться в нее на костюмированных вечеринках. Я чувствовала, что мое появление в Диснейленде в костюме Белоснежки вызовет плодотворный и абсурдный конфликт, в то время как это беспомощный и даже ожидаемый поступок. Я не первый и не последний взрослый, который приходит туда в костюме мультяшного героя.

Как ты в качестве актрисы работаешь над теми персонажами, которых воплощаешь в своих работах?

Мои персонажи — это скорее костюмы, которые я надеваю, чем некто, в кого я перевоплощаюсь. Я хорошо осознаю те неудобства, которые намеренно создаю. Мне кажется, что профессиональные актеры превращаются в персонажей, которых они играют, но в подобном случае персонажи должны быть завершенными. Мои же герои — это скорее скетчи. У них всего несколько качеств, и они подогнаны под конкретную ситуацию. Я чаще всего проявляю минимум эмоций, лицо остается непроницаемым, делается это для того, чтобы было ясно, что происходит. У меня всегда есть некие базовые правила и приблизительная логика, при помощи которой я могу объяснить действия героев. Например, в «Настоящей Белоснежке» моя героиня надела этот костюм, потому что она большая поклонница Диснея, и она сделала этот наряд сама, чтобы носить на костюмированных вечеринках. Моим правилом было, несмотря на их обращение со мной, оставаться вежливой и милой, как и подобает диснеевской фанатке. Я никогда не хочу выглядеть словно душевнобольная, поэтому важно отталкиваться от какой-то логики. «Дама с сумкой» была финкой, которая не понимает, какое напряжение вызывает демонстрация сумки, набитой деньгами, — она просто хочет провести время в торговом центре и купить некоторые вещи. Дополнительное напряжение при реализации «Дамы с сумкой» было связано с тем, что для этой работы я одолжила у мамы 1000 евро. Но мне было страшно лишь вначале, я знала, что риск казался куда выше, чем был на самом деле. Деньги, на которые направлено столько внимания, это последнее, что будет своровано в магазине.

Я всегда заранее продумываю ответы на те вопросы, что могут возникнуть, но весь смысл как раз таки в том, чтобы случилось что-то неожиданное, на что я должна среагировать, исходя из логики персонажа. Да, в некоторых проектах я использовала актеров, но надежнее играть самой, потому как другие могут не понять твою идею и сказать или сделать что-то, что нехарактерно для данного персонажа.

Какие художники на тебя повлияли?

Уверена, что я не упомяну большинство художников, которые на меня повлияли. Просто потому, что я смотрю очень много работ, а влияние — процесс бессознательный. Так что обычно я не люблю выдавать список имен. Однако есть работы, которые на ранней стадии моей карьеры помогли мне понять, чем я хочу заниматься. Я уже упомянула Эйю-Лиизу Ахтила, чью творчество, в принципе, побудило меня заняться искусством. Ее работы — это повествовательные фильмы, но куда более многозначительные и многослойные, чем все то, что я видела ранее. Позднее мне очень нравилась способность Омера Фаста играть с нарративом в движущейся картинке. Группа Superflex организовала мастер-класс в нашей художественной школе, и их практика очаровала меня, потому что они делали полезные вещи, обращая внимание на настоящие нужды и проблемы. Для них мир искусства существовал для того, чтобы сделать их практику возможной, и неважно, считаем ли мы их работы искусством или нет. Такой подход раскрепостил мое мышление и заставил серьезнее задуматься над тем, почему я должна заниматься искусством. Я также углубленно изучала практику Софи Каль по нащупыванию границ: она создавала затруднительные для себя ситуации и была в их центре. Было хорошо увидеть разницу между тем, что делала она, и тем, что хотела делать я. По-моему, она заходила слишком далеко, была навязчивой и недостаточно уважительно относилась к другим. Я почувствовала, что должна быть осторожной, чтобы не поступать так же. Раннее творчество Марины Абрамович также занимается ситуациями, когда создается напряжение, и люди реагируют на него в зависимости от поведения художника.

Я большая фанатка Джереми Деллера: мне нравится, как он выстраивает отношения с сообществами и людьми, с которыми работает. Если говорить о художниках новейшего времени, с которыми я чувствую сильную связь, то это Анна Одель. Я видела только ее последний фильм «Reunion», он очень хороший. Но я ранее уже слышала о ней в связи со скандалом, который она учинила в Швеции. Она притворилась, что у нее психоз, чтобы узнать, как поведет себя с ней система психиатрического лечения.

У шведов это вызвало негодование, развязалась дискуссия, правильно или нет притворяться сумасшедшей. Ее методы исследования похожи на мои, она хочет все испытать на собственной шкуре. Что показалось мне исключительным в ее фильме «Reunion», так это многоуровневая актерская игра, очень высокий уровень производства, а также ясная позиция художника и режиссера. Работа была очень личной, и было абсолютно понятно, почему она создала подобное произведение. Она хотела избежать недопонимания, как то было с ее предыдущим проектом. В моем рабочем процессе также необходимо определять свою позицию, и если с этим ошибиться, то произведение может утратить свою силу.