Ян Каус — нетипичный писатель

jan-kaus

Как всегда, в рубрике «Знай наших» мы пытаемся представить личный взгляд на эстонских авторов, подойти к вопросу не столько через их творчество, сколько через какие-то моменты лично-бытового взаимодействия. То есть применяем ровно обратный подход по сравнению с тем, что сами периодически на разных углах проповедуем. Теоретически я считаю, что для понимания сути произведений какого-либо автора, для, так сказать, более глубокого в них погружения, знакомство с его биографией не имеет никакой ценности. Хорошие авторы могут иметь самые разные биографии, и это никак не будет сказываться на их творчестве. Можно подвергать свою писательскую жизнь всяческим рискам, связанным с проживанием в современном мире, — отдаваться на благо самым разным веществам и писать при этом, например, трогательные детские сказки о прекрасном. И можно наоборот. Не хочу добавить «как Ян Каус», но невольно на это немножко намекаю.

Так вот. Знание каких-то биографических сведений об авторе никогда не означает сколько-нибудь глубокого проникновения в особенности его произведений. Тем не менее, в этой рубрике мы говорим, как правило, именно об этих мелких подробностях быта. Почему? Да потому что нам так хочется, потому что мы желаем представить вам авторов живыми людьми с рядом необычных каких-то черт характера или модусом вивенди. И тем самым поспособствовать вашему интересу к их творчеству. Итак, про Яна Кауса я сначала много слышал. Кто-то про него мне постоянно что-то говорил. В основном, в организационном плане. Проходило какое-нибудь литературное мероприятие — и руку к его организации прикладывал Ян Каус. Кого-то куда-то приглашали — каких-нибудь модных иностранных авторов сюда или, напротив, противоречивых местных авторов за границу — и занимался этим Ян Каус. Притом что на тот момент, когда мне стали про это говорить, Каус уже не занимал никаких официальных постов. Я стал там тусоваться после 2007 года. С 2004 же по 2007 год Каус занимал пост председателя Союза писателей Эстонии. И после того, как пост этот оставил, видимо, по инерции помогал, организовывал, устраивал.

 

Каус не надевал на голову ни чулок, ни колготок. Каус не раздевался догола ни сверху, ни снизу.

 

Впервые лично я увидел Кауса на фестивале «Suur luuleprõmm», другими словами, «Большой поэтический бах». Был май 2010 года, как подсказывает интернет, было жутко холодно для мая, на Вабадузе вяльяк была установлена стандартная для этой площади переносная эстрада, и эстонские и иностранные авторы что-то такое вещали в микрофон в сопровождении музыкального коллектива. Почти как наш Jam Poets, но ничего общего. Меня тоже взяли прочитать пару каких-то текстов. Кажется, Каус выступал тогда передо мной, может быть, не сразу передо мной, но как-то близко, за несколько человек. Выступал не один и не со своим творчеством. Дело в том, что Ян Каус известен еще и как переводчик с финского. В частности, он переводил на эстонский самый если не лучший, то уж точно нашумевший финский роман последних лет, «Исповедь» Софи Оксанен. На «Большом бахе» он выступал в качестве переводчика широко известного в узких кругах финского поэта Тапани Киннунена. И тут нужно сделать маленькое отступление и в паре предложений рассказать о том, чем известен Тапани Киннунен. Потому что это неким образом поможет нам получить больше информации о личности Яна Кауса.

Тапани Киннунен — это такой финский бюргерский панк, респектабельный финский Буковски. При внешности вполне солидного гражданина страны первого мира пишет он в основном о маргинальных проявлениях человеческой натуры: о бухле, наркотиках, драках и беспорядочных половых связях. Ну и о поисках своего места в этом меняющемся мире, куда ж без этого. Для еще большей наглядности и актуализации образа во время своих публичных выступлений он делает вот что: читает-читает стихи, а потом в конце выступления обязательно обнажается по пояс и надевает на голову черные женские колготки, как делают грабители в разнообразных фильмах. Это действие стало настолько неотъемлемой частью образа Тапани Киннунена, что представить его выступление без этого завершающего аккорда стало просто невозможно. Можно только заключать пари, на каком стихотворении это произойдет или в каком возрасте Тапани перестанет этот проделывать. Пока он не обманывает ожидания публики, делая это всегда, везде, при любых обстоятельствах и погоде. Как, например, группа «Иглс», которая знает, что, «при всем богатстве выбора другой альтернативы нет», и, немного порыпавшись для проформы, все равно начинает фигачить опостылевший самим себе «Отель „Калифорния“».

 

Но он сказал, что не пьет. Вообще. Ничего и никогда.

 

И, как вы понимаете, в тот холодный майский день 2010 года на площади Свободы Тапани Киннунен поступил точно так же. На последнем стихотворении разоблачился и напялил колготки на голову. А выступал он с переводчиком, Яном, значит, Каусом. Выступление выглядело следующим образом: сначала прочитывался один текст на родном для автора языке, потом, не отходя от кассы, сразу же зачитывался тот же текст в переводе на эстонский. И вот я к чему ударился в это длинное лирическое отступление. Каус не надевал на голову ни чулок, ни колготок. Каус не раздевался догола ни сверху, ни снизу. Он даже, кажется, не ставил ногу на монитор, как сделал переводимый им Тапани Киннунен. Но по экспрессии и эмоции исполнения его перевод был стопроцентно адекватен. Ему как-то удалось поймать эту Киннуненскую волну, не подвергая себя никаким принудительным метаморфозам. Так я впервые увидел Яна Кауса живьем и моментально его зауважал. Именно вот за это умение.

Потом я узнал его со второй стороны. А потом еще и с третьей. Это помимо, собственно, его творчества, которое заслуживает отдельного разговора.

Вторая сторона была такой. На протяжении двух с лишним лет я был соведущим в серии мероприятий «Литературное кафе», делавшихся на европейское бабло. Суть мероприятия заключалась в том, что раз в месяц в одном из кафе Таллинна (и один раз в Тарту) проводились открытые беседы на выбранную авторами концепции тему. Сначала это была литература разных стран Европы с упором на конкретные имена и книги. Потом темы стали более широкими и привязанными то к жанрам литературы, то к каким-то книгам, связанным между собой ассоциативно. Бесед за вечер бывало две, каждая минут по 40-45. В перерывах звучала музыка, тоже каким-то ассоциативным образом связанная с темой вечера. Длилось все это два, а то и два с лишним часа и было самым посещаемым литературным мероприятием, в котором я когда-либо в жизни принимал участие. То ли из-за того, что всем зрителям предоставляли бесплатное бухло и закуски, то ли из-за того, что открытые интервьюеры и их гости говорили интересные, содержательные и захватывающие вещи, богато разбавляя свои беседы искрометным интеллектуальным юмором.

Я, конечно, склоняюсь ко второй версии. Не помню, о чем я говорил конкретно с Каусом. Скорее всего, о финской литературе, в которой он специалист. Суть в том, что вот мы о чем-то окололитературном говорили, вот он отвечал на мои вопросы и уверенно отбивался от моих иронических комментариев. Обычно с прочими собеседниками на этом дело и кончалось, но не с Каусом. После нашего разговора он вернулся домой, видимо, много думал, видимо, наш разговор и те вопросы, которые я больше от балды, чтобы протянуть положенные мне 40 минут, задавал, не давали ему покоя, так что он что-то обдумал, подумал, передумал и прислал мне письмо с какими-то дополнительными соображениями по поводу тех тем, которые мы с ним обсуждали публично. Такое было в первый и последний раз за время этих моих бесед.

Еще из этого же самого публичного интервью запомнилось мне следующее. Я, особенно в начале своей карьеры публичного интервьюера на окололитературные темы, порядочно нервничал (все-таки мне надо было публично говорить не на родном языке, и хотелось говорить правильно) и для плавности речи выпивал некоторое количество предоставляемого организаторами халявного вина. Как правило, тем же занимались и мои собеседники. Кто до, кто с чистой совестью после выступления. Предлагал я и Каусу. Но он сказал, что не пьет. Вообще. Ничего и никогда. И это не по состоянию здоровья, а сознательное взвешенное решение. И что он нетипичный литератор в этом смысле. И посмотрел на меня с ироническим презрением. Заслуженным, подчеркиваю.

 

Пометался туда, пометался сюда, а потом какая-то добрая душа мне возьми и скажи, чтобы я спросил у Яна Кауса, мол, он знает пароль и видит ориентир.

 

И еще об одной ипостаси Яна Кауса. Самой чудесной, на мой взгляд. Которая делает из него не просто нетипичного литератора, а такого, которых нужно искать днем с двухсотваттовыми лампочками. Как-то недавно я запаниковал. Со мной, надо сказать, это случается часто, а в связи с литературой так и подавно. Запаниковал вот отчего: моя рукопись лежала в одном уважаемом издательстве и не двигалась с места. Проходили месяцы и даже годы. Мне обещали и писали, что мной занимаются, но поступки их, а точнее, отсутствие поступков, говорили об обратном. И, разумеется, мной овладела паника. Паника того рода, что я ужасный автор, никому не интересно, что я пишу, меня больше никогда и нигде не напечатают да и печатают-то только из жалости. И я, во избежание всех этих придуманных мной самим же ужасов, стал дергаться и спрашивать у всех подряд о том, в какое бы новое издательство мне сунуться, где были бы мне рады или, по крайней мере, сделали бы вид. Пометался туда, пометался сюда, а потом какая-то добрая душа мне возьми и скажи, чтобы я спросил у Яна Кауса, мол, он знает пароль и видит ориентир.

Я обычно так не делаю, мне кажется это крайне бестактным, навязыванием себя людям и прочее, но когда в игру вступает паника, любые другие соображения бессильны. Я написал Яну. И он мне ответил. Ответил подробно, успокаивая меня, что коллеги по цеху должны помогать друг другу и ничего такого тут нет. Написал причем мне так, что я решил воспользоваться его советом, воспользовался и не пожалел. Месяца, наверное, через четыре после той нашей переписки с Яном книга вышла.

 

Так вот и получается, что в совокупности со всем вышеперечисленным, таких, как Ян, писателей больше нет.

 

Получается, Ян Каус конкретно приложил руку к публикации моего последнего романа на эстонском языке. И как я после этого могу к нему относиться? И кто бы, кроме него, из известных мне литераторов, еще дал бы настолько же дельный, верный и разложенный по полочкам совет? Так вот и получается, что в совокупности со всем вышеперечисленным, таких, как Ян, писателей больше нет. Он уникум. По отношению к жизни и к коллегам хотя бы.

Сам Ян пишет философскую лирику, не слишком эмоциональную, быть может, но, несомненно, заставляющую задуматься и посмотреть на вещи с другой стороны. Ну и прозу, но о прозе я, к сожалению, пока судить не могу, впрочем, вот прямо здесь и сейчас торжественно обязуюсь ознакомиться. Получается, что как своим поведением, так и произведениями он как бы говорит желающим слушать его: «А вот бывает еще и так. Не обязательно все должно быть так, как вы привыкли. Всегда есть второй выход. А часто даже и второй вход». Только много ли таких, желающих его слушать?


читать на эту же тему