«Горы в Афганистане» — звучит довольно опасно, и вряд ли кто-то вздумает добровольно провести там свой отпуск. Но эстонский альпинист и фотограф Руслан Айзатулин (Р) готов возвращаться в этот один из самых неспокойных регионов мира снова и снова. О своих впечатлениях и злоключениях Руслан рассказал часто перебивающим из-за большого количества вопросов Олесе Ротарь (О) и Андрею Кедрину (А). Если вы хотите виртуально оказаться и в других труднодоступных уголках планеты, добро пожаловать на страницы Руслана: facebook.com/ruslan.aizatulin, instagram.com/r.aizatulin

О: Почему ты решил поехать в Афганистан?

Р: Потому что я стараюсь выбирать места для путешествий не только из-за гор или какого-то маршрута, но чтобы это были сами по себе необычные регионы. И Афганистан — это одно из самых необычных мест из всех возможных. Не только в плане скалолазания, но еще и потому, что туда сложно попасть и там сложно находиться в безопасности.

О: Это тебя привлекает?

Р: Да! Живя в Европе, мы абсолютно ничего не знаем про Афганистан. То есть мы знаем, что там все плохо, но что значит «все плохо»? Там ведь есть и какие-то положительные вещи, но мы абсолютно ничего не знаем про ситуацию в стране, про людей, живущих там. Поэтому мне было интересно поехать туда и посмотреть на все самому.

О: Как ты готовился к поездке? Что ты читал, что возможно было узнать заранее?

Р: Во-первых, нужно было сделать очень много документов и разрешений, чтобы попасть туда. Что со стороны Таджикистана, что со стороны Афганистана нужно было пересекать кучу блокпостов и пограничных зон. Этот район Таджикистана нестабилен, поэтому там очень много армии и блокпостов.

О: Когда ты услышал новость о том, что в Таджикистане просто так расстреляли велотуристов, что ты подумал?

Р: Тут нужно понимать, что это первый случай за всю историю Таджикистана, когда происходит нечто подобное — когда на себя берет ответственность ИГИЛ. До этого, конечно, в Таджикистане много всего случалось: там много людского пофигизма, там много мест, где нет связи или невозможны спасательные работы, но что-то связанное с ИГИЛом происходит действительно в первый раз.

А: Тебя больше удивила ситуация в Афганистане или в Таджикистане? У тебя были какие-то ожидания по поводу этих стран?

Р: Афганистан меня больше приятно удивил, потому что я ожидал чего-то похуже. На самом деле там было не так уж и плохо. Таджикистан немного поразил меня в негативном плане. Он намного беднее, чем можно себе представить, намного хаотичнее.

О: Там по-русски говорят?

Р: Да, в Таджикистане очень много говорят по-русски.

О: Но при этом в своем развитии они находятся в начале прошлого века?

Р: Это какая-то смесь всего. В Афганистане можно было увидеть много деревень, где нет электричества, нет связи, нет практически ничего. При этом в Кабуле — хороший интернет. Большинство дорог в стране перекрыты, то есть из одной деревни в другую люди практически не перемещаются. Это потому, что в Афганистане живет очень много разных народностей, которые довольно жестко конфликтуют друг с другом. Там кто-то постоянно тебя тормозит — то «Талибан», то военные.

А: Какая была заявленная цель вашей экспедиции в Афганистан?

Р: Забраться на самую высокую точку Афганистана — этот пик называется Ношак, его высота 7432 метра.

А: Что в итоге вышло?

Р: Мы добрались до места. Но, во-первых, очень многих вещей мы не рассчитали. А во-вторых, у нас своровали часть снаряжения.

О: У мусульман ведь нельзя воровать — руку отрубят!

Р: Я слышал эту легенду очень много раз, но в прошлом году в Иране, пока мы были в горах, у нас своровали половину снаряжения. О’кей, в больших городах это не принято — в том же Иране в большом городе мы чувствовали себя довольно безопасно. Но если выезжать в маленькие деревни, где живут бедные пастухи, то везде, где я был, воруют. И в Афганистане было то же самое.

О: Зачем им ваше снаряжение? Они понимают, что крадут?

Р: Они абсолютно не поняли, что они своровали. У нас была специальная альпинистская веревка, длину которой — 60 метров — мы рассчитали ровно под маршрут. Больше мы брать не хотели, чтобы не тащить лишний вес. И просто в какой-то момент, пока мы отвернулись, эти пастухи отрезали себе половину, оставив нам 30 метров. Для нас это было полнейшей катастрофой, а для них — просто веревкой для осла. Они действительно плохо понимали, что именно забирают у нас.

А: Надо понимать, что у них ничего нет, они настолько бедные, что даже кусок веревки ценен. Там тотальная нищета.

О: Как вы вообще на них вышли?

Р: Мы доехали до последней деревни, которая была перед началом маршрута. Так как у нас было очень много снаряжения — на троих человек примерно 130 килограмм, — то нам нужны были местные люди, которые помогли бы затащить его как можно выше, до базового лагеря. Поэтому мы договорились с тремя местными пастухами, что они три дня будут ходить с нами и нести снаряжение. В том районе есть один нюанс: когда-то местная армия заминировала это место, чтобы предотвратить проникновение «Талибана» со стороны Пакистана. Никаких планов этого минного поля, естественно, не осталось. В 2011 году было разминировано несколько тропинок, довольно узких и никак на местности не отмеченных. Поэтому желательно хотя бы в первый раз идти туда с местными людьми, которые могут сказать, где эти минные поля находятся.

А: Уточни, как ты с ними договаривался? Они ведь на английском не говорят.

Р: У нас был переводчик, которого мы нашли в деревне, и он нам все организовал. Его контакты нам дали в таджикской турфирме, которая организовывала нам транспорт.

О: То есть вы были не единственными, кто туда вообще сунулся?

Р: Туда на самом деле заезжают люди, и особенно на этой горе было довольно много людей.

О: Это сколько?

Р: Кроме нас троих там была одна польская группа из четырех человек, один поляк-одиночка и еще одна большая и очень интересная группа из афганских женщин-альпинисток, которые пытались занести на этот пик первую женщину из Афганистана. Поскольку это было организовано благотворительными организациями из Штатов, то с ними были гиды, съемочная команда, представители прессы — целый лагерь.

О: Хорошо, что ничего не взорвалось. Тропинки узкие…

Р: Ну да, тропинки узкие, говорят, что в том году там на мине подорвался только один осел.

А: До какой точки вы смогли продвинуться, прежде чем были вынуждены повернуть назад?

Р: Базовый лагерь был где-то на высоте 4600 метров, и оттуда мы практически дошли до следующего лагеря на горе, на 5000 с чем-то метров. Но там мы поняли, что у нас настолько мало сил, что смысла продолжать нет.

А: Почему так получилось?

Р: Мы где-то сильно отравились. Возможностей отравиться там куча: очень жарко, а холодильников ни у кого нет. Там нужно дезинфицировать абсолютно все: например, банку с колой нужно протереть со всех сторон, потом вылить в стакан. Если выпить из банки, то, скорее всего, будет отравление. И там, естественно, нет водопровода
и какой-то чистой воды. Речки сходят с гор, но прежде чем вода попадет в стакан, она проходит через всю деревню… Но мы, скорее всего, отравились не водой, а какой-то едой.

А: Расскажи, с кем ты там был?

Р: Со мной было два человека. С одним парнем мы учились в университете в Шотландии, а со вторым мы проходили практику в Швейцарии. Они оба любят ездить по необычным местам.

О: Кстати, как ты готовишься к восхождению?

Р: Я много бегаю. Каждый день на работу и обратно я езжу на велосипеде, что дает 40 километров в день. Практически каждый день хожу тренироваться в зал. Иногда хожу на скалодром.

О: То есть ежедневно ты полдня занимаешься спортом?

Р: Да.

О: Андрей, ты именно по этой причине в скалолазы не пошел?

А: Я не скалолаз, потому что подниматься выше 5000 метров — это уже не наслаждение природой и видами, а движение к четкой цели. Чтобы заниматься техническим высотным альпинизмом, должна быть очень большая мотивация. Это риск, на который человек идет сознательно. Вот Руслан, скажи, какая у тебя мотивация?

Р: Моя мотивация в том, что альпинизм — это довольно сложно и поэтому интересно. Там столько разных моментов, которые нужно учитывать: нужно организовать логистику и собрать кучу документов, нужно очень хорошо знать снаряжение и технику передвижения в горах, быть в очень хорошей форме. Это хобби, которое реально требует полной отдачи. Ну а с другой стороны, чувство, когда ты достигаешь поставленной цели…

А: Но ведь ты испытываешь чувство страха?

Р: Да, довольно часто. Но здесь просто нужно адекватно подходить к ситуации, уметь вовремя повернуть назад.

А: А ведь многие думают, что альпинизм — это гарантированное восхождение и победа над горой.

Р: Может случиться что угодно. Опять же, кто-то что-то сворует по пути. Или тебе дадут неточные карты, неточное описание маршрутов. Там может быть абсолютно непредсказуемая погода. Еще нужно учитывать, насколько легко можно устроить спасработы. В Альпах можно немного больше рискнуть, потому что там тебя в большей части случаев заберут на вертолете практически через полчаса.

А: А какая разница между той экспедицией, которую вы предприняли, и недавним восхождением на К2 международной группы альпинистов, в которую входил один эстонский скалолаз? Это же гора-убийца, одна из самых жутких вершин планеты (находящаяся на китайско-пакистанской границе гора Чогори или К2 — вторая по высоте горная вершина Земли (8611 метров), на данный момент ее смогли покорить всего около 500 человек — прим. ред.).

Р: Это немного разные стили. Во-первых, К2 — это намного дороже, во-вторых, конкретно у этой экспедиции на К2 были местные гиды, которые провесили весь маршрут и подготовили все технические моменты. И вообще, туда довольно часто ходят люди, и там уже оставлено столько веревок, что человеку, который отправляется туда в коммерческую экспедицию, не нужно так уж много знать о технической стороне альпинизма. Ему достаточно быть немного в курсе того, как пользоваться снаряжением, ну и обязательно быть в хорошей форме. Мне же, наверное, интереснее самому возиться со снаряжением и самому провешивать себе маршрут.

А: Получается, тебе нравится быть один на один со стихией: перед тобой гора, перед тобой маршрут, который никак не подготовлен, и это — вызов. Кстати, на какой самой большой высоте ты побывал?

Р: 7200 метров, на пике Ленина в Киргизии.

А: Как обычно люди приходят именно к такому стилю альпинизма, как у тебя?

Р: Мне кажется, в Эстонии довольно мало людей, кто этим занимается, потому что здесь нет ни скал, ни гор, отсюда непросто добраться до мест, где реально можно тренироваться. Просто в университете я учился в Шотландии, и там очень много мест с очень серьезными и технически сложными маршрутами. Самая высокая точка Шотландии — это около 1400 метров, но у них есть довольно высокие вертикальные скалы, и зимой там очень сложные погодные условия — такие, которых я практически больше нигде не видел. Подобные жесткие шторма — идеальная среда для подготовки. Пока я четыре года учился в Шотландии, мы ходили в горы практически каждые выходные. Только так можно действительно натренироваться.

А: То есть ты сейчас один из самых сильных альпинистов в Эстонии?

Р: Сложно сказать. Например, в Тарту народ довольно серьезно готовится к техническим маршрутам — несколько дней в неделю они в помещениях тренируются со снаряжением. У нас есть много скалолазов, которые очень часто уезжают в Финляндию для тренировок…

О: Андрей, а какая у тебя самая высокая точка?

А: 6000 метров в Гималаях. Но в моем случае — это все же треккинг, то есть мы дошли туда пешком. Этим Гималаи, кстати, отличаются от большинства других горных систем, потому что там есть треккинговые вершины, куда устремляется большое количество людей. И это хорошая вещь для того, чтобы понять, тебя вообще интересует высотный технический альпинизм или нет. И хотя треккинг доступен практически каждому человеку, нужно понимать, что горы — это в любом случае не шутка: даже на треккинговых маршрутах в тех же Гималаях были несчастные случаи, когда гибли десятки людей, просто попав в непогоду и не будучи готовыми…

Р: Особенно сейчас, когда у людей больше денег, у человека может создаться ложное впечатление, что если он купит очень много нового снаряжения, то он защищен. Но на самом деле это не так. И из-за этого происходит очень много очень глупых происшествий в горах.

О: Давайте вернемся к Афганистану. Что ты знал об этой стране до поездки туда?

Р: Я знал довольно мало. Например, то, что на данный момент там есть около трех регионов, куда в принципе возможно поехать. Все остальное — это полнейший хаос и очень опасные места для иностранцев. Там постоянные конфликты и нереально передвигаться от пункта
к пункту.

А: Кстати, расскажи, в какой ситуации вы оказались, когда возвращались из Афганистана в Таджикистан?

Р: Таджикистан выдавал только одноразовые визы. То есть когда мы выехали из Таджикистана в Афганистан, наша первая виза стала недействительной и на обратный путь у нас была приготовлена вторая. Так вот, нас выпустили из Афганистана, но не впустили в Таджикистан, сказав, что у одного человека виза недействительна. Сложно понять, что произошло, потому что это электронная виза: они сканируют штрихкод на визе и потом сканируют паспорт, и система говорит, пропускать человека или нет. Поскольку это электронная виза, то ее можно получить за несколько дней. Пограничники соединили нас вроде как с МИДом Таджикистана, и там сказали, что если мы подадим заявление на новую визу, то они быстро ее сделают. Но к тому моменту, как мы отправили заявление, человек, который обещал нам все сделать, сначала ушел на обед, а потом и пораньше домой, потому что дело было в пятницу. Поэтому во второй раз мы до него уже не дозвонились и визу не получили… Между Афганистаном и Таджикистаном была ничейная зона, где они и могли оставить нас до понедельника. Там было довольно жарко, военные принесли нам ведро с водой, чтобы мы чувствовали себя немного комфортнее, буханку хлеба и сказали: «Сидите». Мы провели там больше 12 часов, но так как никто не хотел нас там все выходные охранять, то они попытались выгнать нас обратно в Афганистан. Но у нас уже не было визы, поэтому они решили вызвать афганскую полицию и попросить их подержать нас в местной тюрьме, пока мы не получим новую визу. Они довольно настойчиво пытались нас выгнать со своей территории, но афганская сторона довольно настойчиво не хотела нас принимать. Так что таджикам пришлось смириться с нами. Был уже поздний вечер пятницы…

В конце концов они дозвонились до кого-то из начальства, и им сказали, чтобы они избавились от нас любым способом. Поэтому они снова привели нас на пропускной пункт, человек взял старую визу, которую мой товарищ использовал на пути туда, зачеркнул даты и два штампа, поставил новые и впустил нас — они от нас отмазались. Проблема была в том, что это автономный регион и нам нужно было проехать пять блокпостов, показывая паспорта и визы, прежде чем мы в теории доберемся до Душанбе и обратимся в МИД. Поэтому вот что мы сделали: у нас в машине были тонированные окна, и человек без визы сидел на заднем сидении и старался пригнуться так, чтобы его не было видно. На блокпостах мы показывали только два паспорта с визами.

А: Просто никто не хотел брать ответственность на себя.

Р: Естественно. Тем более после истории с четырьмя велосипедистами… Это случилось как раз тогда, когда мы были в Афганистане. В том же Афганистане территории «Талибана» начинались уже через два-три километра от того места, где мы находились. То есть в Афганистане им нужно было защищать нас от «Талибана», а в Таджикистане от всех остальных.
И никто не хотел этого делать.

А: Расскажи о контактах с местным населением, с кем ты успел пообщаться?

Р: В Афганистане довольно сложно было с кем-то общаться, потому что никто не понимает по-английски. Был наш переводчик, с которым можно было более-менее нормально поговорить, и еще один человек, который заведует туризмом в этом регионе, — он тоже понимает по-английски. Он, кстати, общается с каждым туристом, который туда приезжает. Плюс мы немного общались с группой альпинисток из Кабула. С одной из девушек мы стали переписываться по интернету, и я попросил ее дать мне небольшое интервью, которое можно прочитать ниже.

О: Почему ты решил взять у нее интервью?

Р: Потому что она могла рассказать об Афганистане и политической ситуации в стране с точки зрения местного человека. Ее зовут Фрешта Ибрахими, она интересный человек, у нее есть высшее образование, которое женщине в Афганистане получить довольно сложно. Фрешта занимается очень многими проектами в Кабуле. И еще она осознанно не хочет уезжать из Афганистана, потому что считает, что там можно развивать много новых проектов и можно двигать жизнь в стране в лучшую сторону.

О: Как вкратце ты описал бы ситуацию в стране?

Р: Есть официальное правительство, оно стремится, на мой взгляд, к иранской модели ислама. Ему противостоит радикальное движение «Талибан», которое запрещает практически все кроме чтения Корана. Например, запрещает любое образование, даже школьное, и за неповиновение очень жестко наказывает. К туристам в том регионе, где мы были, отношение мягкое: можно было ходить в шортах и футболках, женщины в определенных ситуациях могут не носить платок. Но для местных все довольно жестко.

О: Ты бы поехал в Афганистан еще раз?

Р: Да, я бы с удовольствием туда поехал в какой-нибудь другой регион.

О: И взял бы 120 метров веревки!

А: И везде таскал бы ее с собой!

Р: Да… На самом деле я бы поехал в Афганистан просто посмотреть разные регионы, а не ради альпинизма.

Фрешта Ибрахими — достойная дочь своей родины

Несмотря на строгость нравов и законов, интернет ловит в Кабуле отлично и никакие сайты не блокируются. И если будучи в горах Руслан Айзатулин не мог приблизиться к афганским девушкам-альпинисткам, поскольку им не подобает общаться с мужчинами, то в сети полноценное общение стало возможным. Ниже читайте ответы 25-летней Фрешты Ибрахими на вопросы о жизни в Афганистане.

В этом году ты принимала участие в экспедиции на гору Ношак (7492 метра), самую высокую точку Афганистана. Расскажи, пожалуйста, немного об этой экспедиции.

Экспедиция на Ношак была организована НКО Ascend, некоммерческой организацией, которая способствует развитию женского альпинизма в Афганистане. С 2015 года я состою в этой организации и сейчас являюсь лидером одной из команд. До вступления в Ascend я никогда не пробовала заниматься альпинизмом, но с первых же дней мне понравился этот вид спорта, и я сразу задалась целью добиться в нем успехов, а в будущем стать одной из сотрудниц Ascend. Я вообще люблю спорт, занималась бегом и играла в волейбол во время обучения в школе и университете (прим. ред.: получив стипендию Посольства США, Фрешта изучала бизнес-менеджмент в Американском университете Афганистана). Альпинизм стал новым ярким увлечением. Экспедиция готовилась заранее — уже в 2016 году к участию в ней меня порекомендовали профессиональные альпинисты. Все прошло круто! Это большая радость и честь быть частью первой в истории Афганистана женской команды, покорившей самую высокую гору нашей страны.

Какова текущая обстановка в Афганистане? Что делает правительство? Что делает «Талибан»? В какую сторону склоняются весы?

Я вижу, что ситуация в Афганистане ухудшается с каждым днем, особенно небезопасно в столице — в Кабуле. Да, террористы не бегают с автоматами средь бела дня, но многие чувствуют их влияние. Правительство пытается вести переговоры с «Талибаном», но «Талибан» не идет ни на какие уступки. В данный момент трудно сказать, в чью сторону склоняются весы и у кого больше реальной власти. Правительству зачастую не хватает сил, чтобы держать «Талибан» в узде. Например, в провинции Газни, что находится в 100 километрах от Кабула, «Талибан» уничтожает школы и офисы представителей власти, несмотря на то, что в Кабуле полно правительственных войск.

Что ты думаешь о присутствии войск международной коалиции в Афганистане? Их наличие помогает стабилизировать обстановку?

Присутствие войск коалиции было эффективно в самом начале для создания более-менее устойчивого мира. Теперь же, спустя годы и когда часть войск уже выведена, а терроризм до конца не побежден, их эффективность не так заметна.

Насколько опасно пребывание в Кабуле для местных и для иностранцев?

В Кабуле нет никаких гарантий безопасности. «Талибан» и ИГИЛ выбирают целями для своих атак людные места: взрывают мечети, школы, спортивные стадионы.

Насколько легко сейчас получить образование в Афганистане? И есть ли какие-либо ограничения для женщин?

По действующему закону правительство обязано предоставить всем бесплатное образование вплоть до бакалавриата. Каждый год около 300 тысяч студентов сдает экзамены для поступления на бюджетное место в университет, но реально на первый курс принимают лишь половину из этих студентов.

У остальных остается два варианта: идти в частный ВУЗ или попытать счастья в следующем году. Никаких квот для женщин не существует, поэтому приходится выдерживать серьезную конкуренцию. Вдобавок в некоторых провинциях существуют ограничения для обучения женщин в школах: например, финансовое благосостояние семьи (приходится начинать работать как можно раньше) или традиционные обязательства перед обществом. В других провинциях девушкам разрешается учиться лишь до 9 класса. В общем, препятствий довольно много.

Насколько легко афганским гражданам получить визу для посещения иностранных государств?

Большая часть западных стран не выдает визы афганским гражданам. Визы выдаются только для командировок или для работы за границей при наличии приглашения. В связи
с тем, что легальных путей получить визу практически нет, многие пытаются попасть на Запад нелегально.

И все-таки тебе удалось несколько раз посетить западные страны. Какие у тебя остались впечатления о них? Насколько западный мир отличается от афганского?

Конечно, я испытала культурный шок во время первого визита. Организация городского пространства, поведение людей и их взаимодействие между собой, мир, спокойствие и свобода — все эти естественные для Запада вещи пришлись мне по душе. Афганистан принадлежит к числу развивающихся стран. В странах первого мира есть качественное образование, хорошая система здравоохранения, развиты бизнес, экономика, социальные и культурные нормы, все в порядке с правами человека, в том числе женщин. Тем не менее даже всего этого бывает недостаточно, и в этих странах все равно случаются политические конфликты и трения. Например, я была в Испании и наблюдала за попытками Каталонии получить независимость. В США заканчивалось правление президента Обамы, и людям не нравились имеющиеся кандидаты в президенты. А вот Непал, хоть и относится к числу развивающихся стран, очень порадовал — такая мирная страна, где люди работают ради общего дела и стараются помогать друг другу. И у молодых непальцев есть больше возможностей посмотреть мир, нежели у афганцев того же возраста, ведь Афганистан знают как опасную и непредсказуемую страну, и к нам относятся с большим подозрением.

У тебя были возможности остаться на Западе. Почему ты вернулась в Афганистан?

Я решила вернуться, потому что не хотела бросать свою общественную работу. Дом, учеба, работа, лидерство в команде альпинисток в Ascend — все это внесло свой вклад в желание вернуться и стать примером для других женщин. Я хочу быть достойной гражданкой родной страны и попытаться хоть что-то изменить вокруг себя. Я чувствую, что я на своем месте и что люди в моем окружении нуждаются во мне.

Насколько активно развивается мелкий и средний бизнес в Кабуле? Много ли богатых людей в столице?

Мелкий и средний бизнес у нас не очень развит, поскольку большая часть товаров и продуктов импортируется из соседних стран, таких как Пакистан, Иран и Китай. Богатых людей хватает, но они мало инвестируют в Афганистан из-за крайне нестабильной обстановки внутри страны.

Насколько развита и доступна система здравоохранения в Кабуле и других провинциях?

Лекарства в Афганистане платные, довольно низкого качества, и люди им не доверяют. На рынке представлено много лекарств из Пакистана и Индии — люди предпочитают покупать их.

Есть ли в Кабуле ночная жизнь? Легко ли достать алкоголь? Чем люди занимаются в свободное время?

Какая-то ночная жизнь есть, но доступна она только мужчинам. Женщинам запрещено выходить одним в темное время суток — это действительно небезопасно. Легальных баров и клубов нет, как и алкоголя — они запрещены по афганским законам. Есть несколько подпольных заведений. По большей части люди собираются в кафе и сокобарах и разговаривают.

Большая часть героина в Европе имеет афганское происхождение. В ходу ли он на местном рынке? Легко ли достать опиум?

К сожалению, это правда — Афганистан является крупнейшим экспортером героина в мире. В основном он производится в южной части страны. Культивирование опийного мака и производство героина запрещены официальным правительством, но поскольку южные территории контролируются «Талибаном», то эти запреты не соблюдаются. «Талибан» культивирует опийный мак и производит героин, который затем распространяет через Пакистан и Иран, получая за это большие деньги. В стране около двух миллионов героиновых наркоманов, из них около половины находятся в Кабуле. Достать его не составляет труда, и это большая проблема.

Становится ли жизнь в Афганистане лучше в последнее время?

Я верю в то, что Афганистан мог бы успешно развиваться в правильном направлении, если бы больше власти было сосредоточено в руках интеллигенции и образованных людей, а не моджахедов. Но сейчас страна развивается в другом направлении и все больше увязает в тотальной бедности. Нынешнее правительство не может справиться с ситуацией и не может предложить что-либо молодежи, удержать по-настоящему талантливых и образованных людей.