О ЦЕНЗУРЕ И СВОБОДЕ, ШЕСТЬ ЛЕТ СПУСТЯ

Деятелей культуры можно в некоторой степени назвать канарейками, которые раньше других чувствуют надвигающуюся на общество опасность. В 2013 году многие представители интеллигенции объединились и публично высказались (в том числе и при помощи памятной обложки в Eesti Ekspress, где люди сфотографированы с заклеенными ртами) по поводу неожиданных перестановок в редакции газеты Sirр, когда Каура Кендера внезапно и, по мнению многих, несправедливо назначали исполняющим обязанности главного редактора.

Мы почему-то вспомнили об этом событии сейчас, шесть лет спустя. Безусловно, многое теперь по-другому, но деятели культуры вместе с остальным миром стали еще пристальнее, чем когда-либо, следить за новостями. Свобода слова и независимость медиа вновь на повестке дня: из-за политических разногласий журналисты уходят из изданий; под ударом идеологическая свобода культурной журналистики; на церемонию принесения присяги нового правительства президент страны надевает свитшот с надписью «Слово — свободно»; в Рийгикогу во главе с Руубеном Каалепом сформирована группа в поддержку свободы слова и «языка ненависти»… Мы спросили у шести протестовавших в 2013 году деятелей культуры о том, что изменилось за это время, нависла ли над нами опасность цензуры и что грозит независимости СМИ, а также свободе слова и художественного самовыражения в нынешней Эстонии.

В 2013 году Вы были одним из тех, кто, протестуя против назначения Кендера на пост исполняющего обязанности главного редактора, появился на первой полосе Eesti Ekspress с заклеенным изолентой ртом. Прошло время, в обществе обозначились новые тенденции — те события до сих пор кажутся Вам проявлением цензуры?

Рейн Рауд (писатель, теоретик культуры): Да, кажутся. Для того, чтобы Каур Кендер и компания ZA/UM смогли прибрать к рукам Sirp, оттуда вынудили уйти с работы, например, Дорис Карева. И в альтернативном медиапространстве эта акция сопровождалась волной глумления в духе «Uued Uudised». Когда главредом Sirp был Каарель Таранд, там публиковались неудобные для властей материалы, поэтому и создалось впечатление, что Кендера назначили, чтобы воспрепятствовать распространению подобных суждений. Предполагаю, что в тот момент ZA/UM адекватно не понимали, в чем их роль. Есть и другие сходства: к примеру, важное место в риторике EKRE занимает противостояние экспертам. Аналогичные нападки можно встретить как в речах ультраправых организаций в Западной Европе, так и в нацеленных против «культурной элиты» высказываниях во время скандала с Sirp.

Маргус Отть (философ, переводчик): Приемы разные, но суть та же. Тогда в процесс напрямую вмешался министр, сейчас можно считать, информация по поведению нового правительства; тогда все это затронуло редакцию целой газеты, сейчас — отдельных журналистов. С точки зрения цензуры, последний вариант — добровольное послушание и постепенные изменения — эффективнее. Тогда министр был вынужден уйти в отставку, а сейчас министры, во-первых, даже еще ничего не сделали, и, во-вторых, если они начнут действовать, то, боюсь, что подобные цивилизованные механизмы уже не сработают, потому что нецивилизованность — их осознанная позиция, а отсутствие рефлексии — опознавательный знак.

Хассо Крулль (поэт, эссеист, переводчик): Сегодня сложно говорить о цензуре, потому что в медиа главенствуют другие способы формирования настроений. Цензура — вещь негативная, медиа же хочет казаться положительной силой. Но важно то, чему придается больше значения, а что замалчивается; то, как преподносятся события и какие предложения повторяются. Это намного эффективнее, чем вычеркивание. Нигде нет ни одного цензора, информация фильтруется структурно — так что мы лишь изредка замечаем какое-то вмешательство. Культурная журналистика — явление маргинальное, поэтому границы там более размытые. И если происходящее в газете о культуре вызывает более широкий отклик и протест, то это значит, что СМИ достигли опасной стадии, когда контрольный механизм работает слишком уж гладко. Так и появляется страх, что административные приемы мейнстримовых медиа могли перекинуться и на элитарные медиа-окраины, где до сих пор действовал принцип «публичное пользование собственным разумом всегда должно быть свободным, и только оно может дать просвещение людям» (Кант). Заклеенные рты — это всего лишь шутка: в мейнстримовых СМИ заклеивают глаза и прочищают мозги.

Каролина Пихельгас (поэтесса, переводчица): Во время того кризиса напрямую не говорилось о цензуре, мы имели дело с недемократическими и непрозрачными процессами, в результате которых Кендер в одночасье стал исполняющим обязанности главного редактора Sirp, и не последнюю роль в этом сыграл тогдашний министр культуры Рейн Ланг. Тот кризис был, прежде всего, кризисом доверия к министру культуры и Партии реформ, причиной ему послужили безобразные приемы и абсолютно неприемлемая риторика. Если бы EKREIKE (прим. редактора: новое правительство) захватили сейчас власть в Sirp, то они вполне могли бы использовать составленную тогда Кендером концепцию, внеся в нее лишь незначительные изменения. Цитирую: «Нынешний политический дискурс таков, что политиков стараются дегуманизировать, а критики в основном занимаются выстраиванием собственного имиджа, что естественно привело к довольно строптивым настроениям среди политиков. Это… можно было бы наконец прекратить». И еще: «Под руководством новой редакции Sirp стал бы газетой, чья осознанная цель делать так, чтобы у населения страны складывалось о ней нормальное впечатление». Сегодня это звучит так же ужасно, как и тогда. И вопрос не в том, против кого конкретно направлен протест, а в механизмах власти — как ее используют (в том числе и в своих целях).

Пеэтер Лауритс (художник): Попытка захватить в 2013 власть в Sirp казалась не проявлением цензуры, а политическим вмешательством в культурную журналистику со стороны находившейся тогда у власти Партии реформ, действовавшей в данном случае в интересах конкретной фирмы. В этом плане по прошествии времени мое мнение не изменилось.

Эйк Херманн (преподаватель Эстонской академии художеств): Да, я действительно в 2013 году принимал участие в связанной с Sirp акции протеста. Задним числом мне жаль, что суть акции отличалась от того, что было изначально задумано. Вместо того, чтобы наполнять все благоговением и серьезностью, говоря, что проблема в цензуре, было бы, на мой взгляд, правильнее сделать высмеивающий жест, направленный против скандальной гопоты в редакции единственного в Эстонии еженедельного издания о культуре. Меня рассмешило высказывание Кендера о том, что пишущие для Sirp интеллектуалы — «boring as shit»: в свете своих последних публикаций я воспринимаю подобные обвинения как большой комплимент. (Кому обычно скучно? Ребенку или подростку, который не может выдумать новое занятие, не умеет спокойно углубиться в написанную другим человеком статью и позволить чужим мыслям пустить ростки в своем сознании).

В связи с уходом с должности журналистов Кийслер и Лобьякаса вспоминаются недавние высказывания консерваторов по поводу того, что издания о культуре нужно отдать в их ведомство. Считаете ли Вы подобное поведение цензурой? И если да, то планируете ли Вы каким-то образом протестовать? Насколько в большой опасности, на Ваш взгляд, находится сейчас свобода слова в Эстонии?

Рейн Рауд: Конечно я считаю попытку заменить редакторов изданий о культуре на более угодных властям личностей угрозой для свободы слова. Если нечто подобное произойдет, я обязательно приму участие в акциях протеста. Но я думаю, что министр Тынис Лукас, скорее всего, более адекватно, чем его коллеги из других министерств, понимает положение вещей. Но поживем — увидим.

Маргус Отть: Естественно, это цензура. И желание прибрать издания о культуре к рукам говорит само за себя. Свобода слова находится под большой угрозой. Нынешнее правительство, по всей видимости, ни один протест не пошатнет. Но противостояние, конечно же, необходимо. В какой форме — будущее покажет.

Хассо Крулль: Опасность была бы большой, если бы свобода слова в Эстонской Республике была выдающимся явлением. Но свободы слова, как ее понимали в прошлом столетии, больше нет. Я помню один короткий период времени, когда она реально существовала, — с 1990 по 1993 год. Газета выходила и была действительно свежей! Теперь это уже давно не так. Но газета о культуре могла бы быть свежей, она могла бы распространять новые веяния. Мысль о том, что нужно «завладеть» изданиями о культуре, делает осторожным: кто-то, должно быть, считает, что в них правит некая группировка. Но никакой группировки нет: есть один деятель и другой деятель, у каждого — свои интересы и взгляды. Между собой они договариваются лишь об условиях «публичного пользования собственным разумом», поэтому и интеллектуальный порог такой высокий. Если бы произошел «захват», то издания о культуре перестали бы быть открытым форумом и попали бы в руки какой-то клики. Дух полемики исчез бы, ведь зачем махать кулаками, когда собрались только свои? Это тут же значительно снизило бы интеллектуальный уровень. И таким образом издания о культуре лишились бы смысла.

Каролина Пихельгас: Свобода слова находится в серьезной опасности, но сейчас куда важнее вопрос о самоцензуре журналистов. Все же то, что двое критически настроенных журналистов ушли с работы на той же неделе, когда новое правительство вступило в должность, — это совершенно ужасно. Особенно в свете того, что мы имеем дело с Национальной телерадиовещательной корпорацией и крупнейшей ежедневной газетой Эстонии.

Я уже давно замечаю, что в СМИ существуют неудобные темы, о которых не хотят писать, которые не хотят видеть и признавать. Они затрагивают коррупцию, связанные с климатическими изменениями проблемы и прочее. Издания о культуре свободны от влияний, рожденных в политических кулуарах. Поэтому они особенно опасны. Но через Министерство культуры политики могут контролировать бюджет изданий. Заранее планировать протестные акции невозможно, но если действительно политики начнут вмешиваться в культурную жизнь, закрывать издания или менять в них редакторов и так далее, то отпор не заставит себя ждать.

Пеэтер Лауритс: Повторяющиеся угрозы некоторых консерваторов в адрес театров, культурной журналистики и отдельных лиц — это не просто цензура. Эти политики показывают кулак всему культурному сообществу. По сравнению с тем, что было раньше, как свобода слова, так и в целом интеллектуальный климат находятся в большей опасности. Пусть акции противостояния пока что останутся в тайне и будут сюрпризом.

Эйк Херманн: Я считаю, что сегодня со словом «цензура» можно было бы обращаться поосторожнее. Его необдуманное использование ведет к его девальвации и не оказывает должного уважения тому, что происходило в советское время, и тому, что происходит в настоящий момент в России и Китае. Боится ли кто-то сейчас за свою жизнь из-за своей публикации в прессе? Если такое и имеет место быть, то страх скорее может быть вызван реакцией сограждан, а не силовых структур. Но это не цензура, а нечто иное.

Каким способом эффективнее всего высказывать мнения, которые считаются неприятными или неудобными? Чувствуете ли Вы, что в последнее время политические силы пытаются переформулировать понятия «свобода слова» и «цензура»?

Рейн Рауд: С каждым днем порог, который нужно преодолеть публикациям с неудобным мнением, становится все выше. Взявшись за написание статьи в рубрику «Мнение», нужно быть готовым к последующим потокам говна на интернет-просторах, и если одновременно с этим тебе нужно заниматься еще какой-то умственной деятельностью, то психологически это становится довольно сложной задачей. Я считаю, что пока это возможно, нужно стараться писать именно для традиционных рубрик «Мнение» — разумеется, и для Sirp тоже. Потому что если их перехватят пропагандисты «благоразумной свободы», то радикальное мировоззрение постепенно станет нормой. Если все это сосредоточится на нишевых порталах с более узкой аудиторией, то, как Юри Ратас того и желает, будет создано ощущение, будто у нас с журналистикой все в порядке, ведь технически разные мнения в медиапространстве представлены. Однако если они не доходят до читателя, толку от них мало.

Что касается понятий «свобода слова» и «цензура», то да, желание властей подчинить себе медиапространство очевидно. Странно только то, что, с одной стороны, EKRE и ее сторонники позволяют себе, ссылаясь на свободу слова, врать и издеваться над своими политическими оппонентами, но, с другой стороны, не терпят по отношению к себе даже легкой, базирующейся на фактах критики. Подобную свободу слова я помню еще с детства. Был анекдот о том, как живущий за границей эстонец хвастается, что у него на родине в Америке он может спокойно критиковать американское правительство. На что «наш» эстонец лишь пожимает плечами и говорит: «Чего ж тут особенного — у нас тоже можно спокойно критиковать американское правительство».

Маргус Отть: Нет какого-то конкретного правила, как лучше высказать критику и сделать это максимально эффективно. Разные цели и разные контексты требуют разных средств. Иногда нужно скандировать лозунг, иногда — написать трактат или создать произведение искусства.

Хассо Крулль: Я устал от мнений. Если что-то критиковать, то надо идти до конца, невзирая на то, есть ли свет в конце туннеля или нет. Критике нельзя быть «конструктивной», потому что тогда истинные причины проблем останутся нераскрытыми. Не имеет смысла латать прогнившие участки, лечить симптомы. С другой стороны, нужны ясные видения, которые уже сами по себе проливают свет на происходящее. Возможно, видениям не суждено никогда реализоваться, но их сияние указывает путь.

Критика наиболее эффективна тогда, когда она доходит до самых широких масс, потому что в этом случае максимальное количество людей приступает к поиску решений. А вот видениями лучше делиться в узком кругу, потому что видение можно неверно истолковать, и это приуменьшит его величие. Ни одна политическая сила не сможет воспрепятствовать появлению ярких видений, которые всегда смогут воплотиться в виде небольшой и компактной общины. Критике же, к сожалению, воспрепятствовать можно, и это опасно, потому что это ведет к вырождению. Политические силы всегда стараются приглушить критику, в этом плане день сегодняшний — не исключение. Вопрос лишь в том, насколько хорошо это у них получается. Увы, в течение последней четверти века они с этим справлялись на отлично, так что новая волна общественной критики так и не сформировалась. Отсутствие подобной критики и есть причина нынешних волнений. И пока общественной критики не существует, ситуация может только ухудшаться.

Каролина Пихельгас: Все начинается с языка. Последние месяцы политический жаргон все больше напоминает Венгрию и Россию. Подобные изречения могут очень быстро стать новой нормой, и это серьезная проблема.

Пеэтер Лауритс: В последние годы часть консерваторов, беря за пример асимметричные гибридные стратегии Кремля и администрации Трампа, пытается переформулировать понятия «свобода слова» и «цензура». Это сулит новый культурный прыжок, аналогичный тому, как в СССР ограничения и давление привели к росту разнообразия выразительных средств и небывалой популярности культуры среди народа.

Эйк Херманн: Современный мир страдает от логореи. Если бы газеты и журналы были единственным местом, где можно опубликовать свое мнение, тогда у нас действительно была бы проблема. Но журналистика в современной Эстонии — это в любом случае посмешище какое-то. Вопрос: какая часть журналистов Эстонии занимается расследованиями, а сколько из них обслуживают алгоритмы? Насколько многие журналисты следуют классическим принципам журналистики, которые в свое время гарантировали достоверность и высокий уровень материалов? Журналистика как институт находится в глубоком кризисе, который EKRE и другие популистские силы всего лишь усугубляют, не являясь причиной его возникновения. Возможно, если бы эти силы стали верховодить в Sirp, Vikerkaar и других изданиях, которые по-прежнему способны предложить качественное чтение, то это послужило бы толчком для чересчур самодовольной профессуры и способствовало созданию новых интернет-каналов для самовыражения? Возможно, пришло время придумать новые, независимые от государственных субсидий механизмы финансирования, чтобы у нас зародились действительно независимые издания? Ясно, что издание, стабильно финансируемое государством, предлагает возможности, которых нет в существующем на проектной основе издании, — на азарте долго продержаться в ралли невозможно. Но тогда, по крайней мере, нет и иллюзии стабильности и сложнее удовлетвориться достигнутым.