Осознать степень нашей местечковости — к 10-летию журнала ПЛУГ

51835828_10156842216724029_4169282791843823616_o

Время вспахано плугом, и роза землею была.
Осип Мандельштам


Когда на рубеже 2017–18 годов меня выбрали лауреатом Sirp’a, в редакции была вечеринка. А после нее я должен был идти на следующую, которая проходила неподалеку в Старом городе: журнал ПЛУГ собирал своих авторов и сочувствующих. Услышав о том, что я должен с одной вечеринки перемещаться на другую, бывший и будущий главный редактор Sirp’а Каарель Таранд спросил: «А что такое ПЛУГ?» Лучшим ответом было: «Это то, чем пашут землю». Разговор шел по-эстонски, поэтому задуманная мной игра слов потерялась. В моей голове эта смысловая рифма появилась уже давно: названия двух изданий о культуре, с которыми мне довелось сотрудничать в последние годы, — «Серп» и ПЛУГ — в русском языке отсылают к сельскохозяйственным орудиям. А также к бездне поэтических смыслов (см. эпиграф). 29 ноября ПЛУГ отпраздновал свое 10-летие, вы держите в руках 52-й и последний номер журнала. О том, каково быть энтузиастом культурной журналистики, я поговорил с основателями и издателями журнала Даном и Олесей Ротарь.


Так получилось, что мы с ПЛУГом ровесники: мы оба появились в Эстонии десять лет назад. В ту пору я был московским юношей и плохо разбирался в местной повестке, поэтому возникновения ПЛУГа попросту не заметил. И если мой приезд в Эстонию был частным делом, то у ПЛУГа есть своя история, которую рассказывает Дан Ротарь: «Осенью 2009 года мне написал дизайнер Дмитрий Маконнен. Мы встретились у Горхолла, попялились на море, и он мне говорит: «Я хочу типографию открывать, давай журнал о культуре делать: ты будешь главным редактором, а я арт-директором». Дима тогда предложил, что журнал будет черно-белый и вместо фотографий там будут только иллюстрации. Он собрал вокруг этого художников, а я — нескольких молодых журналистов. Потом нужно было придумать название, и у меня была заготовка: в студенческие годы меня очень занимало слово «плуг», мне нравилось его широкое семантическое поле. Единой концепции у нас не было, писали мы обо всем подряд — в журнале были и стихи, и рубрика «Коктейль», и тексты про кино… Типографию Маконнен так и не открыл, поэтому первые два номера вышли в электронном виде. А на третьем номере у нас произошло недопонимание, стало ясно, что надо расходиться. Но поскольку материалы уже были собраны, мы с Олесей решили, что журнал нужно все-таки выпускать. Тогда мы обратились к новому дизайнеру и сделали первый номер на бумаге (официально он третий). Чтобы компенсировать расходы на печать, мы устроили вечеринку. Сейчас уже не помню, сколько стоил вход, но нам тогда показалось, что это неплохая схема, и четвертый номер мы выпустили аналогичным способом. На пятом номере эта простая схема перестала работать, и его мы выпустили вновь только в электронном виде. А с шестого номера нас начал поддерживать „Капитал культуры Эстонии“».

И дело даже не в том, что пять номеров — это довольно скромный задел, а в том, что эстонский фонд, существующий на государственные деньги, поддерживает издание, которое выходит не на государственном языке. Для сравнения напомню недавнюю историю про Гасана Гусейнова, которого российский президент за фразу «клоачный русский язык» записал в «пещерные русофобы». Обсуждение поста Гусейнова было таким жарким, что многие, возможно, уже и не помнят изначального текста профессора ВШЭ, где говорилось прямо: «А в Москве, с сотнями тысяч украинцев и татар, кыргызов и узбеков, китайцев и немцев, невозможно днем с огнем найти [никаких газет и журналов] на других языках, кроме того убогого клоачного русского, на котором сейчас говорит и пишет эта страна».

О том, как ПЛУГ получил финансовую поддержку, рассказывает Олеся Ротарь: «Я брала интервью у главреда газеты KesKus Юку-Калле Райда про тогдашнего президента Эстонии [Тоомаса Хендрика] Ильвеса и его музыкальные пристрастия (как известно, Ильвес — настоящий меломан). Юку-Калле очень понравилось наше издание, и он посоветовал подать заявку в «Капитал культуры». Мы попросили деньги на верстку, печать и немного на покрытие редакторской работы. Это порядка четверти всех расходов — все остальное команда журнала и авторы делали и делают бесплатно. Нас поддержали, и потом я писала заявки раз в полгода. Мы, как правило, получали поддержку на два-три номера, затем нужно было снова ходатайствовать о финансировании. Но и там были свои нюансы: например, в «Кульке» в какой-то момент решили, что больше не будут выделять деньги на верстку, при том что для нас это основная статья расходов. Я начала искать варианты, и в 2019 году работу дизайнера профинансировало Министерство культуры, где также полагают, что мы занимаемся важным делом».

Проект группы энтузиастов, разумеется, не в одночасье превратился в издание, которое воспринимают вполне серьезно (как минимум поддерживающие журнал фонды и сотрудничающие с ним авторы и иллюстраторы). Первые номера ПЛУГа были больше похожи на городские журналы наподобие московского «Большого города» (способ распространения как у городских изданий ПЛУГ сохранил до сих пор: журнал можно взять бесплатно в кинотеатрах, клубах, библиотеках и университетах Таллинна, Тарту и Нарвы): в них рассказывалось, например, о том, в каких киосках Таллинна стоит есть гамбургеры, и подобном. Ко времени начала относится и слоган «Журнал о другой культуре», который до сих пор стоит на обложке. Как говорит Дан Ротарь: «Сегодня это словосочетание, наверное, не значит уже ничего. А поначалу в нашем понимании эта фраза трактовалась так, что в ПЛУГе читатель найдет информацию о том, чего не прочитает в «серьезных» рубриках на Postimees или где-нибудь еще.

Я сам работал в русском Postimees в 2011 году, но мне было там тоскливо: уже тогда редакционная политика определялась количеством кликов, и это ужасно демотивировало. Например, я сделал интервью с мультипликатором и режиссером Гарри Бардиным. И вот оно выходит на сайте, а следом идет новость о том, что какая-нибудь популярная дама оголила какую-то часть тела. Интервью с Бардиным собирает пятьдесят кликов, а новость про даму — пять тысяч. Волей-неволей начинаешь задумываться, что в этом мире что-то пошло не так». Олеся добавляет: «В местных русскоязычных СМИ даже если и были рубрики, посвященные культуре, писали там в основном о классических концертах и театре. И это не говоря о том, что возраст их основного читателя был 45 и выше».

Люди, занимающиеся культурой, конечно, отдают себе отчет в том, что любая их публикация по охвату аудитории едва ли когда-нибудь сможет тягаться с фотографиями и откровениями популярных инстаграм-блогеров. Но история ПЛУГа поучительна в том смысле, что контент, посвященный культуре, можно и нужно делать прежде всего с душой (то есть в конечном итоге — для себя), а не ради количества кликов или лайков. По всей видимости, этот факт в свое время и определил качественный скачок журнала, которому на старте пророчили не больше трех-четырех номеров: дилетанты, графоманы и просто случайные люди исчезали сами по себе, зато профессиональные и известные авторы оказались готовы давать в журнал тексты, не требуя за них гонорара. О том, как в ПЛУГе заработал нетворкинг, рассказывает Олеся Ротарь: «Мы одними из первых написали рецензию на «Путешествие Ханумана на Лолланд», потому что нам эту книгу посоветовала профессор Ирина Белобровцева. И [автор романа] Андрей Иванов был очень рад и стал нам давать свои тексты для публикации. В том же 2010 году у нас начали публиковаться и Елена Скульская, и П.И. Филимонов. Подобная поддержка была бесценна».

Справедливости ради надо сказать, что тексты известных русскоязычных авторов, о которых идет речь, поначалу были ультракороткими: и небольшой рассказ Иванова, и миниатюра Скульской занимают по две страницы журнальной верстки (включая иллюстрации), а первое напечатанное в ПЛУГе стихотворение П.И. Филимонова было еще и по-настоящему концептуальным: оно представляло собой не набранный текст, а фотографию обнаженной женской спины, на которую чернилами нанесено пять четверостиший, завершавшихся строкой «О, слезь с меня, Ромочка, слезь».

На мой вопрос, а что те же Иванов, Скульская или Филимонов говорили в начале пути редакторам ПЛУГа, кроме обязательных в таких случаях слов поддержки, Олеся Ротарь отвечает прямо: «Ничего не говорили, потому что мы их ни о чем таком не спрашивали. Уже тот факт, что известные авторы соглашались давать нам свои тексты, означал, что им как минимум не стыдно стоять рядом с кем-то более молодым и менее популярным. Интересная история была у нас с Николаем Караевым: я всегда хотела привлечь его к сотрудничеству с журналом, но понимала, что он и так каждый день по долгу службы пишет много и за спасибо с нами работать не будет. И вот Караев однажды мне говорит: «Олеся, я же очень люблю фантастику!» И тогда мы придумали, что можно делать номера, которые будет целиком выпускать приглашенный главный редактор. И Караев сделал 34-й номер ПЛУГа (2015), который посвящен альтернативной истории в фантастической литературе. После были номера, которые выпускали Филимонов и Иванов: первый был про юмор в разных профессиях и сферах жизни, а Андрей сделал номер про современных русских литераторов, которых он любит и ценит».

Понятно, однако, что в многонациональной и многоязычной культурной среде нельзя ограничиваться лишь привлечением к сотрудничеству известных авторов, пишущих на русском языке, пусть со временем тексты, которые они давали для ПЛУГа, становились и объемнее, и серьезнее. Скульская публиковала в ПЛУГе фрагменты почти из всех своих последних больших произведений до выхода их полных версий, а эссе П.И. Филимонова о современных эстонских писателях собрались в книгу «10 живых эстонских авторов», которая вышла в день юбилея журнала. Олеся Ротарь продолжает: «Помню, у меня был разговор в Министерстве культуры о том, что нам непросто делать журнал только на собственном энтузиазме. И мне вновь предложили написать проект. Тогда я придумала, что мы можем публиковать избранный контент из эстонских изданий о культуре: переводы министерство было готово оплачивать. И мы стали брать интересующие нас статьи из Sirp’а, Müürileht, Vikerkaar’а, KesKus’a и печатать их в переводе на русский. Мне хотелось, чтобы люди, не читающие по-эстонски, хотя бы немного знали о том, что актуально в эстонской культурной журналистике. Оказалось, найти точки соприкосновения не всегда просто: то, что представляет очевидный интерес для эстонского читателя, далеко не всегда увлекательно для русского. Но, на мой взгляд, о каких-то вещах просто необходимо рассказать: например, русским читателям практически ничего не известно о феноменальной популярности Валдура Микиты и его сложных и увлекательных текстах. Поэтому мы с Караевым перевели большое эссе Хассо Крулля „Lugu mehest, kes kukkus oma sokiauku“, опубликованное в Vikerkaar’е».

Гибрид развитого нетворкинга в русскоязычной среде и мониторинга эстонской культурной прессы вскоре пополнился еще одной составляющей, о которой говорит Дан Ротарь: «Мне кажется, еще одной важной вехой был тот момент, когда мы с городом Таллинном организовали культурный фестиваль VDRUG. С тех пор их прошло уже три: в Таллинне, в Москве и в Нижнем Новгороде. На следующий год мы планируем поехать в Екатеринбург. На фестивалях было все, о чем мы пишем в журнале: и концерты, и выставки, и поэзия, и кино, и театр». Олеся делится впечатлениями о российской публике: «В Москве было много молодежи, многие ходили с блокнотами и ручками, задавали вопросы, и это, конечно, очень приятно. Но большая проблема заключается в том, что мы фактически говорим с россиянами на разных языках (в широком смысле), и это зачастую вызывает недоумение. В Нижнем Новгороде, например, нас называли «соотечественниками» и писали в местной прессе чуть ли не о том, что это Нижегородская область весь фестиваль профинансировала… И у меня ушло немало сил на то, чтобы объяснить, что это проект эстонского Министерства культуры. В России людям сложно понять, что наш фестиваль изначально именно о русской культуре в Эстонии, а не об отношениях двух стран».

Последнее замечание чрезвычайно важно: оно показывает, как определение «журнал о другой культуре», утратившее свое первоначальное значение, на следующем уровне приобретает принципиально иной и, пожалуй, еще более актуальный смысл. Можно по-разному относиться к русской культуре в Эстонии, однако ПЛУГ самим своим существованием продемонстрировал, что она именно «другая» — не эстонская и не российская. Я неспроста вынес в заголовок этого текста фразу из редакционного кредо ПЛУГа — полностью оно звучит так: «И пусть уже который год в Эстонии нет нормального летного соединения с внешним миром, из-за 1,3 миллионов жителей у нас никогда не будут продавать много красивой одежды <…>. Но ведь есть интернет, помогающий осознать степень нашей местечковости, есть прекрасные друзья — и неважно, пьешь ты с ними вино под пальмой или у памятника Достоевскому, есть талантливые дизайнеры, модельеры, фотографы, музыканты, бизнесмены, парикмахеры, <…> мультипликаторы, возвращающиеся путешественники». Я уверен, что слово «местечковость» здесь — не ругательство, а попытка (само)определения.

При этом ни хозяева, ни члены клуба не могут с уверенностью сказать, какие бонусы им дает его содержание или принадлежность к нему. И в этом сила и слабость ПЛУГа. Сила — потому что продукт, сделанный честно и с душой, приятно держать в руках и интересно читать (далеко не о каждом русскоязычном СМИ Эстонии я могу сказать такие слова). Слабость — но кому этот продукт действительно интересен? Мир давно привык к тому, что работы, например, ученых не читает никто, кроме самих ученых. Однако медиа не может позволить себе такую степень элитарности и предполагает большую и, что важно, постоянно растущую и лояльную аудиторию. Это втройне актуально в эпоху, когда каждый третий хочет быть успешным блогером и обрастать подписчиками в социальных сетях.

Олеся Ротарь подытоживает десятилетнюю историю ПЛУГа: «То, что в конце этого года выйдет заключительный печатный номер ПЛУГа, я решила в августе. И последней каплей была краудфандинговая кампания на Hooandja1, показавшая пассивность и равнодушие публики. Я разочарована — только ни в коем случае не в круге создателей и авторов ПЛУГа, а именно в аудитории, которую мы за десять лет так и не узнали. В нашем комьюнити в фейсбуке более 1800 человек, и у каждого была возможность показать, что для него значит ПЛУГ, переведя нам минимальное пожертвование. И дело вовсе не в деньгах. Главный итог в том, что очень сложно понять, кто нас в конечном счете читает, кроме нас самих и наших друзей. И у меня, и у Дана всегда была и есть основная работа, которая обеспечивает наши ежедневные жизненные потребности. ПЛУГ был хорошим хобби, которое полноценной работой так и не стало, но за десять лет успело превратиться в бремя. Мы уже не испытываем особенного удовольствия от рутинного процесса выпуска журнала, и те же фестивали дают куда больше эмоциональной отдачи. Поэтому ПЛУГ как бренд никуда не исчезнет: мы продолжим заниматься фестивалем VDRUG, мы будем публиковать материалы на сайте, возможно, сделаем что-то в ютубе или выпустим еще книги. Но бумажный ПЛУГ уже в 2020 году станет историей».

Однако не будем о грустном. В заключение я позволю себе напомнить слова Осипа Мандельштама из эссе «Слово и культура» — того самого, где плуг становится емкой метафорой поэзии и творчества: «А я говорю: вчерашний день еще не родился. Его еще не было по-настоящему. <…> Когда любовник в тишине путается в нежных именах и вдруг вспоминает, что это уже было: и слова, и волосы — и петух, который прокричал за окном, <…> глубокая радость повторенья охватывает его, головокружительная радость».




1Целью кампании на Hooandja было собрать 2000 евро на издание книги П.И. Филимонова «10 живых эстонских авторов», организацию выставки иллюстраций и праздничного концерта в день 10-летия издания. Проекту в итоге удалось собрать необходимую сумму. Однако в описании целей и задач краудфандинга Олеся Ротарь говорила прямо: «Для нас важно, чтобы этот праздник творчества, энтузиазма и любви к своей общине вышел за рамки нашего сообщества в фейсбуке и стал массовым мероприятием, чтобы как можно больше людей узнало о ПЛУГе, его авторах и иллюстраторах». www.plug.ee/2019/08/zhurnal-plug-ustraivaet-vystavku-i-izdaet-knigu


читать на эту же тему