Fotografiska этим летом: тело не лжет

Нынешний сезон выставок в Fotografiska — весь о теле. Тело как сакральное и архетипическое и тело как социальный конструкт, тело как образ и тело личное, тело напряженное и расслабленное, проживающее свои аффекты и свою историю. В этот раз можно прийти в музей уставшим и с пустой головой, не анализировать, не задавать вопросов, пока они не зазвучат сами. Просто ходить из зала в зал, скользить взглядом от детали к детали и чувствовать, как твое тело входит в резонанс с изображениями, откликается, находит собственную траекторию движения.

Уловить посыл и настроение этой выставки получится с первого взгляда: нечто темное и мистическое, ритуалы и шаманские практики. Экспозицию можно назвать иммерсивной: она приглашает не просто смотреть на фотографии, а чувствовать, как свет, цвет, звук и декорации заполняют тебя. Ощущение пещеры, чрева, чего-то первобытного, притягательного и даже пугающего — то главное, что я нашла в этих залах. 

Однородность изображений создает визуальный ритм — цикличный, без начала и конца, помогающий погрузиться в себя или в то, что предлагает экспозиция. Лина Ирис Виктор работает с автопортретом и живописными элементами, преобразуя фотографии в фрагменты воображаемого. Тело здесь — это символ, но одновременно оно реально, потому что перед нами фотографии, а это всегда свидетельство чьего-то присутствия. Несмотря на полное обнажение, это тело лишено эротики, кроме эротизма стихийного: изображения отсылают нас скорее к архетипам, чем к образу конкретной женщины.

В рамках «Темного Завета» Виктор исследует черный цвет как «первородную материю» и обращается к культурным мифам об Африке и к собственной идентичности. Более ранние ее работы больше напоминают поп-музыку в живописи (написав это, я нахожу музыкальный клип с ее участием) — яркие и провокационные, смешивающие сексапильность и религиозные отсылки. Единственная выставленная на ее сайте работа за 2020 год — абстрактный холст «В начале был хаос» с использованием золота и белого гипса. В общем, я не понимаю, что движет этой женщиной, но я хочу увидеть, куда она придет.

Лина Ирис Виктор — самая сложная и неоднозначная для меня фигура весенне-летнего сезона Fotografiska. Может, потому что самая современная — нет дистанции, нет сформировавшегося контекста. Впрочем, всегда можно отпустить контекст и запомнить ее как таинственную женщину в черном и в золоте.

«Темная комната»
Том оф Финланда

Том оф Финланд — по-прежнему спорная личность в мире искусства. С одной стороны, масштабные выставки, переиздание художественных альбомов, влияние и последователи, с другой — обвинения критиков в примитивности работ, с третьей — утверждения владельцев галерей, что творчество Тома — для удовольствия, а не для дискуссий. В любом случае Том — фигура значительная. Его рисунки повлияли на представления о гомосексуальной культуре в послевоенной Финляндии, вытеснив женственных и манерных персонажей сильными мускулистыми мужчинами на мотоциклах и в коже. И если сейчас на его работах мы видим стереотипную, почти пошлую маскулинность — тогда это было нечто новое, радикальное и провокационное. В каком-то смысле нынешний стереотип создал именно Том. И дело не только во внешних атрибутах: рисунки Тома — это возможность идентифицировать себя с гей-культурой через принятие образа или его отрицание. Том собрал разрозненные детали и представил целое, и, что важно, в его героях ощущается гордость и радость жизни, безудержный оптимизм и дерзость — на тот момент, вероятно, это было важнее для самоидентификации гей-сообщества, чем тип фигуры и одежда.

Я думаю, что реальная целевая аудитория графики Тома не столь уж велика: тех, кого интересуют его рисунки, куда меньше, чем тех, кому Том важен как автор, оказавший влияние на искусство и поп-культуру второй половины XX века. В подтверждение этому на выставке висит портрет известного американского фотографа Роберта Мэпплторпа, который использовал в своих работах эстетику садо-мазо. 

Представленные в Fotografiska экспонаты рассказывают о творчестве и поиске.

Это скорее выставка облеченных в визуальную форму записных книжек, черновиков, идей и мыслей. Мне часто кажется, что в дневниках и заметках больше витальности и насыщенности, чем в готовом произведении. По крайней мере, все ключи, ростки, озарения — они именно там. Это свидетельства поиска и исследования, свидетельства жизни и интересов Тома — представьте, что через 50 лет вам покажут содержимое смартфона той же Лины Ирис Виктор, работы которой висят в соседнем зале.

У фотографии как самостоятельного вида искусства — свои законы. Она в каком-то смысле претенциозна, она говорит нам: «Смотрите, я подлинная, я показываю вам реальность». Здесь мы видим черновые фотографии, не предназначенные для зрителя, но в каком-то смысле они более достоверны и искренни. Чем притягательны кадры «Темной комнаты», почему они столь «настоящие»? Для создания образа художнику нужна определенная поза или сюжет взаимодействия двух героев — ему важно положение рук и ног, анатомия и светотень, а какое при этом будет настроение у моделей — второстепенно. С лицами он будет работать отдельно. Здесь мы видим игру в фотографию, игру во «встань вот так», и лица ребят на фото выдают нам эту игру и то удовольствие, с которым они в ней участвуют.

Том считается голосом субкультуры, человеком, который сформулировал и выразил некоторую идентичность и сформировал необходимые стереотипные образы, но, честное слово, эти стереотипы (слишком карикатурные и претендующие на универсальность) не так прекрасны (и в том числе не так эротичны), как смеющиеся и обнимающие большого пса парни в перерывах между позированием для рисунка. Спасибо Тому, что он снимал не только «нужное», но и «лишнее», вдвойне закадровое: ребята с неидеальными лицами, неловкие и нежные; взрослые мужчины с полуулыбкой в усах. Не свидетельства культуры и эпохи, а герои настоящих историй о жизни, любви, дружбе. Те самые свободные, яркие и счастливые люди, мир которых (и для которых) Том стремился создать в своих работах.

На выставке представлены и две интересные визуальные формы: контрольные отпечатки и коллажи. Коллажи рабочие — то, что дизайнеры и художники называют «референсами»: фотографии Тома соединены с вырезками из журналов (в том числе подпольных порноизданий) и собраны в подборки одежды, поз, ракурсов и стилей. Контрольные отпечатки — это вся пленка целиком с пометками автора, что пойдет в печать, а что — брак. Это интимная часть работы, свидетельство поиска, то, что осталось «за» финальной выборкой. При помощи этих материалов можно реконструировать ход работы, ход мыслей, перерывы и случайные кадры того, что привлекло внимание.

«Темная комната» — место, где работают с фотоматериалами, проявляют пленки, печатают изображения. Том не мог отдавать негативы в лабораторию и почти все обрабатывал сам. В этом смысле темная комната — это и метафора тайной жизни гей-сообщества (до 1971 года гомосексуальные отношения в Финляндии считались психическим отклонением, а в США в 70-е даркрумами называли комнаты для анонимных встреч в гей-клубах), и внутреннее, приватное пространство автора, куда нас пускают и позволяют рассмотреть содержимое.

«Exposed»
Брайана Адамса

К выставке Брайана Адамса не нужны специальные ключи: его снимки понятны и в то же время наполнены смыслом и эмоциями. Ты просто приходишь, смотришь и выстраиваешь свой собственный диалог с автором.

Для меня — это торжество человечности. Выставка объединяет три серии: «Exposed» (портреты медийных личностей), «Бездомные» и «Раненые: наследие войны». И самое главное, о чем шепчут мне эти фотографии: все люди ценны и прекрасны. Студийные съемки ветеранов военных действий, рок-звезд и бездомных всех превращают в героев. Кажется, дело не в художественной форме, не в одинаковом стиле и постановке света (хотя это тоже играет роль). Дело в том, как сам Адамс смотрит на каждого человека в кадре — с бесконечным вниманием и уважением.

Кажется, в этом секрет фотографий знаменитостей: видеть в них людей, а не кумиров. Брайан Адамс снимает людей из своего окружения, из своего социального слоя и жизненного контекста — потому их портреты оказываются такими легкими и искренними, иногда даже чуть странными и неловкими. И поэтому особенно удивительными кажутся мне фотографии бездомных — которые ничем не отличаются от фотографий звезд! Парня с татуировками и голым торсом вполне можно поменять местами с солистом группы Die Antwoord (тоже с татуировками и голым торсом): они отличаются осанкой и взглядом, но при этом взгляд фотографа не делает между ними различий.

Я часто думаю, что хороший фотограф должен оставаться маргиналом, то есть не принадлежать к какому-то конкретному социальному классу, быть в стороне, на границе «между» и «между», без четкой самоидентификации и нагрузки социальных обязательств. Мол, только так можно выражать свою позицию, говорить как с бродягами, так и с министрами. Сейчас я понимаю: не обязательно быть маргиналом, можно попробовать стать Брайаном Адамсом. Что для этого нужно — огромный жизненный опыт и огромное сердце?

Сложнее всего — в залах с фотографиями ветеранов. Кто они, жертвы или герои? Можно ли быть героем, когда война оказывается бессмысленной жестокостью? Как говорить одновременно и о героях, и о том, что война чудовищна по своей сути? У Адамса получается показать личные истории, не касаясь целого и не оценивая его. Ведь каждый вернувшийся с фронта, конечно, остается героем. Что при этом делать с целым, то есть с войной, — вопрос к зрителю.

Личные истории моделей можно прочитать не только в текстах (в проекте «Раненые: наследие войны» есть и интервью) — в роли дневниковых записей, следов и свидетельств произошедших с людьми изменений выступают шрамы. Тело не лжет, на нем отпечатан жизненный путь — и так будет с каждым: и с ветераном, и с бродягой, и с рок-звездой.

«Золото»
Себастио Сальгадо

Карьер Сьерра Пелада, Бразилия, 80-е годы. История о найденном золоте, присвоенной земле и отчаянных искателях лучшей жизни.

Иногда мне кажется, что Сальгадо любой сюжет превращает в библейский. Сплошной Ветхий Завет, Вавилонская башня, хаос — я вижу эти фотографии и не верю, что это происходило около сорока лет назад, более того, я вообще с трудом верю, что это происходило.

Эта история — о воле и силе надежды, ведь только надеждой могут держаться подобные стены и хрупкие лестницы, по которым рабочие с мешками поднимаются со дна карьера. Предельно духовная и предельно телесная история. Здесь звучит средневековая мистика и единство противоположностей. Одновременно тело инстинктивно живущее, почти звериное, часть большого муравейника, по пояс в грязи — и тело сакральное, приносящее себя в жертву потом и кровью во имя веры (веры в удачу, в возможность разбогатеть, в спасение — этой земле не важно, о чем молитвы и кому они адресованы). Покрытые грязью фигуры блестят и напоминают скульптуры из бронзы; перекликаются с выставкой Лины Ирис Виктор в соседнем зале. Золото здесь, золото там.

Сальгадо будто показывает параллельный мир, иной, невозможный. И единственное, что остается, это смотреть молча. Это те фотографии, после которых заканчиваются слова — собственное столкновение с предельным переживаешь в одиночестве.