Антон Иванов: В Сирии мы были несколько недель и все это время почти не разговаривали

a.ivanov_neitsi_maarja

Представляем вашему вниманию интервью с фотографом из Санкт-Петербурга Антоном Ивановым, чью совместную с художником Александром Васильевым выставку «Пожелайте нам мира» можно до 28 февраля увидеть в Центре документальной фотографии Юхана Кууса. Фотоистория Иванова и Васильева повествует о жизни простых людей в разоренной войной Сирии. Беседовала Полина Ляшева.


Как фотография изменила мир?


На мой взгляд, любое изобразительное искусство не столько меняло мир, сколько сохраняло его историю для будущих поколений. Так было с живописью — почти все, что мы знаем об истории, мы знаем по картинам. В ХХ веке фотография сильнее влияла на людей, они воспринимали происходящее так: если это запечатлено, значит, это было по-настоящему, то есть этому можно верить. Сейчас, в XXI веке, немного сложнее, потому что есть манипуляции с цифровой фотографией, но тем не менее люди до сих пор верят изображению больше, чем текстам. Сегодня мы воспринимаем мир через изображения.


Вы учились на фотографа или считаете себя любителем? Где проходит грань между любителем и профессионалом? Бытует мнение, что профессионал — это тот, кто зарабатывает деньги своими фотографиями. Вы разделяете это мнение?


В данный момент все, чем я занимаюсь, так или иначе связано с фотографией. Я не учился в университете, потому что в России практически негде учиться фотографии. Есть пара институтов и колледжей, но там довольно низкое качество фотографического образования. На начальном этапе у меня был наставник, это было пятнадцать лет назад. Потом мне повезло, и я немного учился в Германии и США ручной печати, пленочной фотографии, художественной фотографии. Сейчас у меня уже пять лет в Петербурге своя галерея, лаборатория ручной печати и фотостудия. Также я работаю куратором — провожу выставки других фотографов. В общем, я больше ничем другим не занимаюсь — для меня это и заработок, и призвание, и образ жизни. У меня есть семья, но даже когда мы едем в отпуск, мы часто едем туда, где можно фотографировать.


Фотограф всегда фотограф, даже если он без фотоаппарата гуляет? У него какой-то особый взгляд на жизнь, на объекты, на людей?


Отчасти. Есть привычка наблюдать. Профессиональный фотограф как раз меньше работает с фотоаппаратом, больше — с идеей, с организацией проекта, текстом и так далее, а фототехнику использует как инструмент. Я не ношу с собой каждый день фотоаппарат в надежде на то, что я сейчас выйду из метро и сделаю гениальный кадр. Уже несколько лет я готовлю и планомерно веду некоторые проекты. Я даже в Таллинн приехал без фотоаппарата. Если я увижу какой-то кадр, я не пожалею, что у меня нет с собой камеры. Этот кадр не сниму — сниму другие. В этом большое отличие между профессионалом и любителем. У любителя может быть два-три удачных кадра — чайка пролетела красиво, кошка выгнулась, мальчик упал в лужу, туман красивый. А из года в год выдавать стабильный, профессиональный, интересный результат сложно. Над этим надо трудиться все время, и совмещать это с чем-то другим очень сложно.


То есть подготовленный кадр лучше случайного?


В этой выставке «Пожелайте нам мира», например, есть два-три действительно случайных кадра, и они прямо классные. В Сирию я ездил с другом — с Сашей Васильевым. Он очень любит случайные кадры. Но большинство кадров здесь — это подготовка, то есть мы заранее решили, какой именно фотоаппарат мы берем, какой объектив и пленку берем, чтобы не путаться, не отвлекаться на свет и прочее. В кадре просто едет машина, но мы готовились, ждали, заранее выставляли композицию, и в какой-то момент действительно проезжала машина. Я за профессиональную постановку, если она раскрывает идею. Эта выставка у нас получилась с черной рамкой вокруг кадров; это значит, что мы напечатали полный кадр, то есть мы не кадрировали, не обрезали — как сняли, так и есть. Но это редкость, и я вообще сторонник того, что если кадр можно потом при печати сделать лучше, то надо сделать. В Сирии мы были несколько недель и все это время почти не разговаривали. Мы были в шоке от того, что там увидели, — абсолютно разрушенные города, практически нет людей. Те, кто остался, живут в разрушенных зданиях. Искалеченные дети, взрослые и старики. Кому-то повезло, что он выжил, а вот сосед умер, и так далее. Но когда мы вернулись и стали оценивать отснятый материал, мы поняли, что зацепили суть. Мы хотели показать не жестокость и кровь, а то, как люди там остались жить. Мы хотели показать людей, их переживания, их эмоции.


Почему именно Сирия? Как пришли к этой теме, почему решили поехать туда?


Я бы лично в какую-то другую страну на войну не поехал — на момент поездки в Сирию у меня была маленькая дочка, сейчас двое детей. Меня многие отговаривали, но та Сирия, в которой я был десять лет назад, до войны, показалась мне лучшей страной в мире. Я просто взял рюкзак, кеды, ехал через всю страну и всегда чувствовал себя в безопасности. Я всем рассказывал, какие там замечательные люди — приветливые и добрые, они всегда приглашали в дом, угощали, помогали найти дорогу, все это абсолютно бескорыстно. Там было вкусно, там было дешево, там светит солнце, там есть море, там есть древности — Месопотамия, крестоносцы, христиане, мусульмане. Вся история человечества в Сирии, там собраны все памятники. Это потрясающая страна. Когда началась война, я сначала даже не верил — я думал, что эти люди вообще не могут с кем-либо воевать, я не понимал, как это могло произойти с ними. Я лучше сирийцев людей не встречал.

Несколько лет назад появился шанс поехать туда снова, хоть это и сложно, потому что идет военный конфликт. Я разговаривал с Сашей, и он сказал: «Поехали!» Для меня это было последним толчком. Он живет на фристайле, на волне, и у него все получается. Я был уверен, что мы вернемся и что все будет хорошо, потому что я еду с таким человеком. Так и получилось, хотя пару опасных моментов все-таки было. Там все еще идет война, и даже в мирных районах время от времени случается какая-нибудь стычка. В общем, это что-то настоящее. Я вернулся эмоционально истощенным, меня ничего не трогало — ни радость, ни печаль. По сравнению с тем, что там происходит, все наши проблемы вообще не кажутся проблемами. Потом я, конечно, постепенно вернулся жизни. Я понимаю, что если моя дочь пятилетняя плачет, ей действительно может быть плохо, больно, обидно, и надо ее пожалеть. Нельзя сравнивать нашу мирную жизнь с их жизнью, но важно было это увидеть. И сейчас я ко многим вещам отношусь абсолютно по-другому.


Как я уже сказал, в любую другую страну, где идет военный конфликт, я бы не поехал. Ни для журнала, ни для газеты, ни для выставки я бы не поехал. Первоначальная идея была посмотреть, поснимать. Мы не знали, будет выставка или нет. Я бы хотел вернуться. Так сложилось, что некоторые портреты, которые мы сделали в Сирии, стали победителями конкурсов и получили денежные призы. Я понимаю, что людям Сирии деньги нужнее. Я хочу вернуться, рассказать им про конкурс и деньги отдать. И я очень жду, когда можно будет вернуться и когда можно будет поехать туда с семьей.


Насколько я поняла из биографии Александра Васильева, он пек пироги, теперь печет хлеб. Как получилось, что он еще и фотограф?


Мы с Александром познакомились на почве фотографии много лет назад, потом подружились. Да, сейчас его основная профессия — это печь хлеб. Фотографирует он примерно так же. Есть вещи, которые мы не можем контролировать — случайный блик солнца, случайно прошедшая девочка у дороги, пробежавшая собака. С выпечкой хлеба та же история: тесто, оно вроде бы по одной и той же технологии делается, но каждый раз чуть-чуть по-другому — надо чувствовать запахи, чувствовать руками, глазами, настроением и так далее. Для него, наверное, такой документальный проект впервые. Он скорее фотограф-мыслитель: любит туманы, деревья — выйти, найти состояние. Из-за того, что у меня галерея, я знаком со многими другими фотографами, документалистами, журналистами, но ни с кем из них я бы не хотел поехать в Сирию. Может быть, где-то они профессионально сделали бы лучше — сняли бы резко, контрастно и сюжет нашли такой, что можно печатать в каждом журнале. Но плыть по течению, почувствовать людей, страну и состояние можно было только с Сашей. Некоторые портреты мы даже снимали вместе: один снимает со штатива, другой помогает держать рефлектор, свет. Скажут, что это мое авторство, да нет, это наше совместное творчество, поэтому все выставки мы будем делать вместе.


Были ли какие-то курьезные или, наоборот, страшные ситуации во время съемки?


Один раз Саша выбежал из машины снимать подбитый танк, валяющийся на обочине. Побежал, снимает с разных сторон, а наш водитель говорит спутнице, что зря он так побежал, тут вроде еще не разминировали. Я начал кричать Саше, что надо возвращаться.

Однажды при нас началась драка чуть ли не с перестрелкой. Стрельба практически каждый вечер была слышна. У нас фотоаппараты пленочные были, они довольно специфические, их надо взвести, нажать на кнопку, и они издавали громкий звук. Я замечал пару раз, что когда я снимаю, взвожу кадр, люди вздрагивают, потому что они думают, что это выстрел или бомбежка очередная. Я даже пару раз так и не снял кадр из-за этого.


Мы ездили в гости к девочке Сидре. Про нее мы знали, что в ее дом попала бомба, она потеряла обе ноги, а ее сестра погибла. Проводник сказал, что надо заехать в магазин и купить ей подарок какой-нибудь. Он купил плюшевого медведя. Приехали в гости, Сидра улыбается, разговаривает. Я спрашиваю, можно ли сфотографировать ее, сделать портрет? И я увидел, как она даже в глазах поменялась немножко тут же, потому что сначала нас принимали как друзей, а когда я спросил про фотографию, промелькнула мысль, что мы очередные репортеры. Она плюшевого медведя взяла, положила на кровать, где еще пять таких же медведей лежат. Девочке четырнадцать лет, надо менять протезы, ноги растут все время, а ей приносят плюшевых медведей. Вот такие курьезы — они невеселые.


Спасибо за интервью!


читать на эту же тему