Трудно быть гением. Эссе о «Заговоре против Америки» Филипа Рота

Филип Рот — великий американский писатель, один из живых классиков наших дней, который — по слухам — неоднократно был номинирован на Нобелевскую премию по литературе. Его роман «Заговор против Америки» был бы великим американским романом, если б в нем речь шла о настоящей Америке, иными словами, если б «Заговор» не был написан в жанре альтернативной истории.

В эссе The Story Behind ‘The Plot Against America’ (опубликовано 19 сентября 2004 года — приблизительно за месяц до появления книги в продаже — в «Нью-Йорк Таймс»). Филип Рот признался, что идея романа возникла, когда он прочитал в гранках автобиографии Артура Шлезингера-младшего, что в 1940 году некоторые радикалы прочили в кандидаты на пост президента США авиатора Чарльза Линдберга, известного не только своими дальними перелетами (первым в одиночку перелетел через Атлантический океан), но и сомнительными связями с немецкими нацистами. Прочитал и задумался: «А что если б им это удалось?», и Линдберг стал бы президентом…

Собственно, так и родилась книга, которую Рот писал на протяжении трех лет, в нее он вложил свое детство, свои воспоминания, и она принесла ему неожиданный успех и две литературные премии: Джеймса Фенимора Купера за лучшую историческую прозу и The Sidewise Awards for Alternate History (вручается за лучшие тексты в жанре альтернативной истории, названа в честь рассказа фантаста Мюррея Лейнстера). Также роман был в финале престижной Мемориальной премии Джона Кэмпбелла за лучший научно-фантастический роман, хотя «Заговор» трудно назвать научно-фантастическим романом, так как Рот использует исторические изменения затем, чтобы на фоне ужасом и уродством фашизма искаженной Америки вновь ярко и во множестве мельчайших деталей рассказать о переживаниях еврея, который ощущает себя чужим в обществе… то есть о себе, о своей семье, в общем, как всегда у Рота, его герои-евреи нигде, даже в Израиле (кругом люди — и все евреи!), не ощущают себя дома (в «Заговоре» гитлеровский комитет «Америка прежде всего» придумал для евреев программу переселения из крупных городов в глубинку).

В романе Салмана Рушди «Земля под ее ногами» один из персонажей цитирует Еврипида — May the gods save me from becoming a stateless refugee![1]. У Рота эта цитата развернута на весь роман: что если некоторые граждане в результате отчуждения отчизны станут гонимыми беженцами, в то время как для прочих граждан государство никуда не денется, по отношению к ним оно не изменится?

В «Заговоре», как и в других романах, автор болезненно переживает свое еврейское бытие, свое being a Jew, и окружающих героя евреев он втягивает в то же состояние, в те же переживания, на этот раз придумав идеальные условия для возникновения этих переживаний. Он изображает драму на фоне изменений в государстве (евреи и фашистская Америка), которое — увы — существует в альтернативной истории, что само по себе казалось мне отклонением от давно выбранного Ротом курса. То и дело я ловил себя на мысли, что заставляю себя потворствовать вымыслу Рота. Как бывает во сне, когда убеждаешь себя «это перекошенное здание — мой дом» (тот, кто уезжал далеко и надолго, знает, насколько бывают болезненными и навязчивыми такие сны), так и я себе твердил: it’s Philip Roth… it is that Roth who… но не верилось, что это тот самый Рот, который написал Portnoy’s Complaint, The Breast, The Dying Animal, I Married a Communist, Sabbath Theater, American Pastoral etc., etc. — что ни роман, то шедевр. (За редким исключением: не люблю The Ghost Writer, Everyman, The Human Stain — хотя даже эти романы я ставлю значительно выше «Заговора»).

Несомненно, лучше всего Роту удается писать о темных закутках человеческой души, о звериной похоти, о затухающем либидо дряхлеющего тела

В большинстве романов Рот ограничивает себя одним персонажем, как правило, сексуально озабоченным, если не одержимым; он пишет о его ничтожных страстях так, как писал Босх свои великие шедевры, то с размахом Кафки превращает своего персонажа в млечную железу в романе «Грудь», то превзойдет Джойса в сцене мастурбации на кладбище в «Театре Шаббата». Несомненно, лучше всего Роту удается писать о темных закутках человеческой души, о звериной похоти, о затухающем либидо дряхлеющего тела (с какой нежностью Цукерман оборачивает свой орган в бинты и ваты, сравнивая его с хот-догом!), его героем всегда был изгой, одиночка, а не социум или часть социума.

К сожалению, весь эротизм в «Заговоре» выплескивается фейерверком чуть ли не над всей Америкой, и, естественно, его не хватает: запал, который мог когда-то толкать персонажей Рота на безумные, отвратительно-гротескные поступки или превращать героев в монстров, в альтернативно-историческом романе распыляется, как спрей, — пшик, и его нет! Нет прежнего вулканического эффекта. К тому же все им описанное (выдуманное для американских евреев) случилось на самом деле на другом континенте. Вот нацистская Германия нападает на СССР, и «альтернативный» президент Соединенных Штатов Линдберг провозглашает фюрера великим борцом с большевизмом, «которому весь мир должен быть благодарен». Но это не работает, поскольку мы помним подобные высказывания: например, Д. С. Мережковский говорил о «подвиге, взятом на себя Германией в Святом Крестовом походе против большевизма».

Я спрашивал себя: зачем писать еще один роман, когда уже есть «У нас это невозможно» и «Человек в Высоком замке»[2]?

И «Заговор против Америки» мне представлялся прогулкой по старому мемориалу, но под ручку с Филипом Ротом, который убеждает меня, что мы блуждаем по фашистской Америке. Мы поднимаемся на колесе обозрения, и ничего, кроме миражей и макетов, выстроенных стилистическими ухищрениями, я не вижу. Правда, эти миражи величиной с Белый дом и Статую Свободы, но забыть, что все это мираж, невозможно. Вижу парад кукольных солдатиков, вижу фанерные танки с запряженными внутри них лошадьми, в небе парят подвешенные на тросы алюминиевые самолетики. В смущении отвожу взгляд, смотрю на моего спутника и хочу сказать, что фашизм в его романе не выглядит фашизмом, это парад ряженых, выставка ужасов, по которой мы летим в вагонетке, как в пещере страха, — Рот хохочет, я притворяюсь, будто мне страшно, стыдливо опускаю глаза. Мне неловко за автора…

Осторожно тяну ниточку мысли, убеждаю себя: нет, альтернативная история — ерунда, уловка, Рот не об этом пишет…

Начинаю его оправдывать, выискиваю что-нибудь, что могло бы мне объяснить: почему, собственно, писатель, которого я люблю, уважаю, которым восхищаюсь, взялся за это многокилометровое кино, которое не производит на меня должного эффекта? Высматриваю знакомые удары кисти или что-нибудь новое, чего не было в других романах. Радостно набрасываюсь на каждый эффектный трюк. Приветствую метафоры. Осторожно тяну ниточку мысли, убеждаю себя: нет, альтернативная история — ерунда, уловка, Рот не об этом пишет… конечно, как часто у него, речь об отношениях между человеком и государством, между евреем и страной эмигрантов, в которой еврей внезапно перестает ощущать себя полноправным гражданином, перестает быть американцем, утрачивает покой, чувство защищенности, превращаясь в мишень. Отчуждение страны! Извечный вопрос: может ли человек доверять государству? Что там правительство припасло? Что ожидает наших детей? Каких монстров выводят в тайных идеологических лабораториях? Какой вирус выпустят завтра на свободу?

Да! Точно! Гениально!

И тут же возникает встречный вопрос: а нужно ли писать альтернативную историю объемом в полтыщи страниц, чтобы заставить читателя задаваться этими вопросами? Нужно ли выплескивать свой дар, умение, чтобы написать такой грандиозный роман?

Of course, рычит мой спутник. Look at the scope!

Да, такого панорамного полотна Филип Рот, кажется, еще не писал.

Обомлев от восторга, читаю, как на марках страстного юного филателиста поверх американских ландшафтов и портретов проступают свастики.

Обомлев от восторга, читаю, как на марках страстного юного филателиста поверх американских ландшафтов и портретов проступают свастики. Восхищаюсь описанием быта еврейской семьи (узнаю родителей Рота, вспоминаю и Portnoy’s Complaint и Patrimony). Путешествую с ними по Америке. В каждой главе распахиваются бездны энциклопедических сведений. Предвоенная Америка, показанная изнутри семейства Ротов, восхищает, как и сама идея создать альтернативную историю на руинах собственной! Смело! Внимательно слушаю повествователя, совсем еще маленького Филипа Рота. Стесняюсь перебивать, но… внутренний голос шепчет: ничтожные человеческие страстишки в прозе Рота восхищали меня больше! Нет, не перебиваю, слушаю. Автору было 70 лет, когда он писал «Заговор», писал три года, три года… Молчу из уважения. Вспоминаю ненароком, как Филип Рот в одном из интервью на вопрос «зачем Вы пишете?» ответил: «Просто не знаю, как еще убить время». Но — молчу.

На каждой странице автор демонстрирует эрудицию, великолепное знание истории Америки — да, я знаю, что Филип Рот знает Америку, он давно доказал всему миру, что знает американцев. Вижу, как выпукло описан Чарльз «Линди» Линдберг. Персонаж получился ничуть не менее гротескный, чем диктатор Падук в романе Bend Sinister Владимира Набокова. Линдберг, эдакий американский Покрышкин, бравый, суховатый, лаконичный: «Голосуй за Линдберга или голосуй за войну!» — завороженный его трюками и фантастическими перелетами, американский народ голосует за него, и фашист становится президентом. Персонажи, персонажи, штат за штатом… Всюду алмазные россыпи. Великий Рот в ударе на каждой странице! Ловкость, с какой он помещает картину вымышленной смерти Уолтера Уинчелла (предварительно сделав скандального журналюгу, который на самом деле дожил до 1972 года, кандидатом в президенты) в один ряд с историческими покушениями (убийство Уильяма Мак-Кинли, покушение на Франклина Рузвельта, убийство Роберта Кеннеди), можно сравнить с ловкостью Хана ван Меегерена (легендарный фальсификатор писал под Яна Вермеера настолько искусно, что одна из его подделок — «Христос в Эммаусе» — висела в роттердамском музее, и если б не фантастическая сделка с Герингом… ну, это уже другая история, отнюдь не альтернативная). Более того, сообщение о покушении и смерти кандидата в президенты Уолтера Уинчелла передают по радио, прерывая репортаж пятой финальной игры Мировой серии между «Кардиналами» и «Янки» (матч описан с исторической достоверностью).

Мастер детали, Филип Рот без труда погружает меня в мир своей реальности, я не сопротивляюсь, наоборот — жмурюсь от удовольствия, как любитель наркоза, который с готовностью закрывает глаза, когда ему говорят: считайте про себя до десяти…

Почему вся Америка дружно сплотилась против евреев?

Вот раздают листовки с правилами поведения во время погрома — трогательная, трагикомическая и вполне в духе Америки деталь: я сам как-то, лет семь назад, будучи в Америке по случайному приглашению, во время пандемии птичьего гриппа столкнулся с подобными американскими листовками, содержавшими пошаговые детальные инструкции и правила поведения при появлении первых признаков заболевания. Носовой платок, привязанный к ручке костыля, торчащей из машины. Безногий калека по имени Роберт, обладающий феноменальной памятью на счета бейсбольных баталий, — по субботам, когда он встречал на улицах офисных служащих сообщениями о результатах матчей, ему доставалось мелочи больше, чем в другие дни. Строгая медсестра с материнской нежностью в голосе разъясняет мальчикам, почему их двоюродный брат Элвин, вернувшийся с войны на одной ноге, сердится на жизнь, в которой все идет не так, как хотелось бы, и ты веришь: да, все правильно… Но дальше читаешь о том, как еврейское население Америки объединяется в союзы сопротивления, вооружаясь кто чем, читаешь о спекулянтах, которые обеспечивают евреев посильной защитой, и — не веришь. И потом, почему только евреи? А где афроамериканцы? Где индейцы? Где ирландцы? Почему вся Америка дружно сплотилась против евреев? И книга, расшатанная такими соображениями, разваливается… начинаешь сомневаться в каждом слове автора (повествователь становится прозрачней лиценциата Видриеры): даже не веришь, что где-то в Европе идет война… потому что в мире «Заговора против Америки» не может быть ни войны, ни мальчика с марками, ни появляющихся на этих марках свастик, ни сотрясения мозга, ни отнятой снарядом ноги, ни тем более убийства Уолтера Уинчелла, радиоскандалиста, потаскуна и пьяницы, которому никто в жизни не позволил бы выдвинуть свою кандидатуру в президенты, более того — ему такая шальная мысль не пришла бы в голову, разве что в фантастической альтернативной реальности «Заговора против Америки» Филипа Рота.

Даже драма Элвина (двоюродный брат повествователя), который отправился на войну, а, вернувшись в кресле-каталке с колобашкой вместо ноги, сделался зятем мафиози, злым калекой-раздолбаем, с удовольствием глотающим роскошь, нажитую махинациями, проституцией, крышеванием игорных заведений и рэкетом, драма бывшего добровольца, который за семейным ужином плюет в лицо дяде, упрекая весь еврейский род (как если б сам был не еврей) в том, что из-за евреев — и дяди лично — он лишился ноги (будто не сам бежал из дома в канадский полк), эта сильная драма вывернутого, пережеванного войной героя, отдавшего войне вместе с ногой все героическое, красиво раскрашенная искусно поставленной кровавой дракой между дядей и племянником («кровопролитие в доме — это все равно как увидеть одежду на ветвях деревьев после взрыва»), разбивается вдребезги и превращается в лукаво выложенную стеклянную мозаику. Стоит только вспомнить, что этот роман — альтернативная история, небыль, сказка, и невольно воскликнешь: ах, как могла бы эта сцена украсить другой роман!.. другой, с подлинными героями, у которых были бы прототипы, которые жили на самом деле!

Честное слово, лучше б автор с тем же блеском написал о евреях, которые в те же дни умирали в Германии, Польше, Литве и других странах, охваченных войной Европы…

Кажется, Филип Рот достиг того уровня владения словом, когда, глядя на искусство с головокружительной высоты, мастер поддается соблазну и верит, будто может писать о чем угодно всегда сильно и убедительно, что и становится его ахиллесовой пятой: он с блеском пишет безупречный роман, замысел которого не стоит ни времени, ни сил, ни изящества на него израсходованных. Честное слово, лучше б автор с тем же блеском написал о евреях, которые в те же дни умирали в Германии, Польше, Литве и других странах, охваченных войной Европы… Но, во-первых, о них уж написали другие, во-вторых, он пишет об Америке! Он не признается в иносказательности, но с давних пор в литературе высматривают тень или отблеск современности. Филип Рот не мог не помнить об этом дополнительном, мнимом измерении, в которое критики с гиканьем и сиганули. Более того, автор сам заблаговременно приотворил дверцу, выступив в «Нью-Йорк Таймс» с изящным «предисловием» (см. выше), которое закончил словами бессмертного: «And now Aristophanes, who surely must be God, has given us George W. Bush, a man unfit to run a hardware store let alone a nation like this one, and who has merely reaffirmed for me the maxim that informed the writing of all these books and that makes our lives as Americans as precarious as anyone else’s: all the assurances are provisional, even here in a 200-year-old democracy. We are ambushed, even as free Americans in a powerful republic armed to the teeth, by the unpredictability that is history…»[3].

Теперь, сколь категорично ни открещивался бы автор от параллели с нашей реальностью, от нее не уйти; леса, которые он возвел вдоль стен своего романа, стоят тут намертво.

[1]    О пусть, пусть никогда не стану города я лишенной! («Медея», пер. Иннокентия Анненского).

[2]    Романы Синклера Льюиса о приходе к власти в США президента-фашиста и Филипа К. Дика о победе стран Оси во Второй мировой войне.

[3]    И вот Аристофан, который наверняка является Богом, даровал нам Джорджа Буша-мл., человека, неспособного руководить компьютерным салоном, не говоря о такой стране, и лишь подтвердившего максиму, которая воодушевляла меня на сочинение всех моих книг и делает наши американские жизни столь же рискованными, как все остальные: любые гарантии носят временный характер — даже в нашей 200-летней демократии. Пусть мы свободные американцы в мощной, вооруженной до зубов республике, нас так или иначе поджидает в засаде непредсказуемость, имя которой — история…