Несколько слов о финской независимой музыке

Цвет

Думаю, ты не станешь спорить со мной, читатель: обыденная финская речь для русского уха звучит смехотворно. А все потому, что мы обычно слышим ее из уст захмелевшего соседа, привыкшего жить одним только fun time в стране дешевых спиртных напитков. Финская популярная музыка звучит для нас нудным бормотанием алкоголиков, положенным на разной степени изобретательности инструментал. Для того же, чтобы насладиться музыкой Сибелиуса, язык не нужен вовсе.

Что делать музыкантам страны воинственных лыжников, чтобы их признали и полюбили в западной части Европейского союза и тем паче в Америке? Например, играть инструментальную музыку. Или пригласить к микрофону симпатичную вокалистку, чей дивный голос, как елей, любое сердце таять просит. Или же, сочетая первое и второе, петь настолько неразборчиво, что уже будет не понять, финский ли это язык или наречие северных эльфов. Словом, заставить звучать его по-другому может только тот, кто обращается с ним по-особенному.

 

После третьего альбома кудесница финского «свободного фолка» сменила имидж, став этакой нордической мегерой.

 

Islaja — девушка весьма примечательная: в ее томные глаза можно всматриваться часами, кудри льются подобно лакричному ликеру в летнюю ночь, голосок мурлычет приятно, сопровождающая его музыка дребезжит сказочно-завлекательно. После третьего альбома кудесница финского «свободного фолка» сменила имидж, став этакой нордической мегерой (по внешнему виду куда опаснее Бьорк). Музыка заострилась, вместо хипповых трелей и хтонических завываний подали голос одномерные синтезаторы. Получилось похоже на бывшую подругу Эриэля Пинка Женеву Джакузи (это два отдельных имени, а не четыре не связанных между собой слова). Прибежищем и одновременно окном в мир для девушки стал тамперский лейбл Fonal, специализирующийся на «странной» аутсайдерской музыке.

 

 

Название группы Matalat Majat легко ложится на язык. Совсем не такие известные, как другие герои этой статьи, эти прогроковые безумцы некогда почтили своим присутствием ныне закрывшийся таллиннский бар Kodu. При этом, несмотря на царившие на улице бескомпромиссные морозы, концерт прошел достойно: зал был наполовину полон, народ водил хороводы, музыканты потели, гирлянды нерегулярными вспышками освещали бородатые лица… Я был впечатлен и, не раздумывая, купил диск на память. Дома я обнаружил, что это альбом трехлетней давности: песни другие, звук причесанный, вокалиста словно подменили. Рок-н-ролльным сумасшествием тут и не пахло.

 

Это было знатное арт-пространство: почти полное отсутствие стульев, холодильник с пивом, которое друзьям заведения всегда раздавалось бесплатно, безумные ди-джей сеты.

 

Концерт загадочного Tomutonttu проходил летом десятого года в практически недоступном профанам месте — окутанном тайной вертепе австралийского деятеля искусств, живущего в Таллинне. Это было знатное арт-пространство: почти полное отсутствие стульев, холодильник с пивом, которое друзьям заведения всегда раздавалось бесплатно, безумные ди-джей сеты (более странные, чем в Kodu, а уж там-то, поверьте на слово, знали толк в извращениях). Флаеры на концерт Tomutonttu были отпечатаны на обычном черно-белом принтере и разрезаны вручную. На столе располагался микшерский пульт, два десятка хитро спаянных примочек и пара кассетных плееров. Tomutonttu, как и его коллега Islaja, — изначально участники психоделической фолк-группы Kemialiset Ystavat («Химические друзья»), тепло принятой американскими музыкальными критиками несколько лет тому назад.

Видеоклип на самую известную песню Eleanoora Rosenholm сразу привлек меня своей эсхатологической непосредственностью. В утреннем тумане финского фри-фолка мне померещилась еще одна миловидная девица, катящая невесть куда в снегопад на велосипеде. Позже я узнал, что Eleanoora Rosenholm — это название группы, а не один человек. Ее песни совсем не такие причудливые, как экзерсисы фри-фолкеров, и, как следствие, для широкого слушателя более доступные. Это куда более ритмичная музыка — то, что в 90-е называли словом indie, но все с тем же оттенком суровой печали; не зря группа подписана на все тот же Fonal. В случае с Элеаноорой кажется, что девушка изъясняется по-японски, настолько удачно ей удается переиграть фонетические правила рубленого монотонного финно-угорского языка.

 

 

Еще одну худосочную нимфу финляндских лесов с кошачьим именем Lau Nau мне довелось увидеть в крохотном магазине дизайнерской одежды. По сути, это была квартира в Старом городе, в которую набилось несколько десятков человек. Девушка извлекала звуки из неведомых мне побрякушек странной конструкции, старательно выпевала какие-то заклинания, в общем, занималась всем тем, чем и ее соратники по жанру. Это была крайне эскапическая музыка, как и все остальное, что мне доводилось слышать у финнов, включая Сибелиуса, клоунаду «Ленинградских ковбоев» и даже лихих рокеров «Ханой Рокс». Этот нелепый китч — словно отчаянная попытка сбежать от родных серых скал и непросыхающего неба, прикинувшись залихватскими парнями в дурацких костюмах.

Так я размышлял, глядя в окно, у которого сидела, сгорбившись, милая нордическая сказительница лет двадцати с лишним. Концерт закончился. Девушка, двигаясь, словно во сне, методичными движениями собирала побрякушки в специально заготовленную сумочку. Едва ли она была пьяна или находилась под воздействием психоделических веществ. Взгляд ее был чист и незамутнен, как родниковая вода в тех краях, откуда она наведалась к нам. Оставшись с ней почти один на один в комнате, я, не найдя ничего лучше, сердечно поблагодарил за концерт. Она, не улыбнувшись даже краешком губ, серьезно кивнула, скользнув по мне строгим, сосредоточенным взглядом. Ровно настолько позволили ей войти в контакт со мной ее повелители, хозяева сумрачных финских лесов…


читать на эту же тему