Елизавета Александрова-Зорина: Россия не оставит своих писателей без сюжетов

Елизавета Александрова-Зорина, писатель, публицист, кинорежиссер. Автор «Московского комсомольца», «Свободы», «Газеты.ру» и других изданий, финалист премий «НОС» и «Дебют». Автор нескольких книг, которые выходят в издательстве «ЭКСМО» как авторская серия: «Маленький человек», «Сломанная кукла», «Человек без лица», «Три семерки». Ее книги издавались на хинди, английском, французском, украинском, эстонском и арабском языках.

Ваш дебютный роман вышел в 2012 году. Сейчас 2017 год. Что за эти годы произошло? Чем вы занимались?

Писала книги. В прошлом году у меня вышло три: сборник повестей и рассказов «Три семерки», романы «Сломанная кукла» и «Человек без лица» (это ужасное название придумало издательство, и это, видимо, десятый «Человек без лица» в России и сотый в мире, но почему-то оригинальное название «Человек — имя существительное» никому, кроме меня, не нравилось).

Сейчас я работаю над двумя романами: «Homo fobia» и «Фантомные боли». Новый опыт для меня — писать одновременно две книги. Как оказалось, это очень продуктивно, особенно если темы, сюжеты и стилистика кардинально разнятся. Устав от одной, берешься за другой, потом наоборот… Несмотря на то, что романы пишутся одновременно, они такие разные, будто у них разные авторы. «Homo fobia» — о терроризме и фобиях, о социальных и личных страхах. «Фантомные боли» — история мужчины и женщины, умирающих от рака, книга о поисках смысла жизни тогда, когда от этой жизни остались считанные дни. Издательство и литагент торопят, но на самом деле я не знаю, когда закончу работу.

За это мне теперь хочется отрубить себе руку.

Вообще писателю нужно уметь брать паузу. После премии «НОС» был очень удачный момент, чтобы выпустить новую книгу, но второй роман дался мне нелегко. Между «Маленьким человеком» и «Сломанной куклой» была большая повесть (или маленький роман, по европейским меркам), над которым я работала год, но — не без сожалений — выбросила его. Трудно трезво оценивать свои тексты и отказываться от них. Не могу сказать, что я умею, но все же стремлюсь к этому. Например, в сборнике «Три семерки», в целом, на мой взгляд, удачном, есть ранние рассказы, которые добавлены для объема. За это мне теперь хочется отрубить себе руку.

В вашем романе «Маленький человек» вы рисуете ужасную жизнь маленького северного городка. Неужели там все так уж плохо?

Все плохо не только в маленьком северном городке… Когда роман вышел, некоторые критиковали меня за искажение и «чернуху» (хотя что есть вся русская литература, как ни «чернуха», в таком случае?). Но за пару лет до выхода романа в России случилась резня в Кущевке, о которой еще много лет потом писали, и это только верхушка айсберга — на самом деле жизнь в провинции не так сильно изменилась с 90-х, как в столице и крупных городах. Роман во многом списан с моего родного Ковдора, городка на русско-финской границе, где я выросла.

… у нас даже невинную передачу «Спокойной ночи, малыши» ведет бывшая содержанка вора в законе.

Но «Маленький человек» — роман не о Ковдоре, а о России, о взаимоотношениях маленького человека и власти. Об этом больно говорить, но Россия остается бандитской страной, в которой правят бандиты и бандитские законы. Разве что бандиты носят не малиновые пиджаки, как в 90-х, а дорогие костюмы и часы за десятки тысяч долларов. Да, на улицах не стреляют (во всяком случае, не чаще, чем в Европе или Штатах), в лес уже почти не вывозят (если не считать того случая, когда журналиста «Новой газеты» отвезли туда по приказу главы Следственного комитета — правда вернули обратно живым и здоровым). Но это не значит, что времена сильно изменились. В Государственной думе у нас заседают не только бывшие спортсмены и певцы, но еще и бывшие бандиты, те самые, из 90-х, у которых руки по локоть в крови (один из них даже входил в депутатскую группу по защите христианских ценностей и финансировал литературную премию).

В списке богатейших людей страны — воры и уголовники. Да что там депутаты и олигархи — у нас даже невинную передачу «Спокойной ночи, малыши» ведет бывшая содержанка вора в законе. В стране есть регионы вроде Чечни, на которые не распространяется действие Конституции и Уголовного кодекса. На фоне творящегося там кошмара события, описанные в «Маленьком человеке», — ничего из ряда вон выходящего.

Достоевский в поисках сюжетов просматривал газетные заметки. В сценарных и литературных школах этот метод и сегодня советуют студентам. Откройте наши газеты — какой там «Маленький человек»! Многодетная мать украла у соседки овчарку и сварила детям на обед. Ребенок спрятался от собутыльников матери в колодец и просидел там несколько суток. Пенсионерку арестовали за то, что украла банку тушенки, макароны и 17 пакетиков чая. Полицейские правого и левого берега реки несколько дней не начинали поиск перевернувшихся на лодке рыбаков, потому что не могли договориться, случилось происшествие на одном берегу или на другом… Россия не оставит своих писателей без сюжетов.

«Маленький человек» неспроста попал во Франции в список триллеров года. Вот, например, нянечка в приюте передушила детей и выбросилась в окно. Это один из самых мощных эпизодов в романе, на мой взгляд. Я видел гневный пост в блоге одного из ваших читателей: «дочитав до этого места, бросила». Вас часто ругают за жестокость или жесткость, вы — неудобный автор. В этом эпизоде я вижу ваше заявление о том, что жизнь в северном российском городке невыносима настолько, что лучше этим детям умереть сейчас и от рук няни, чем вырасти и прожить все те ужасы, что их поджидают в будущем. Вы таким образом развиваете тему рассказа Чехова «Спать хочется». Скажите, насколько часто вы прибегаете к классическим сюжетам и произведениям, чтобы что-нибудь из них позаимствовать или развивать? Насколько русская или зарубежная классика важна для вас?

Интересно. Сама я никогда не проводила параллель со «Спать хочется». Хотя, возможно, невольное цитирование и было. Я вообще очень люблю Чехова и из русских писателей назвала бы его в числе своих литературных учителей.

Наверное, главное, к чему должен стремиться современный автор, — это не не подражать (что просто невозможно), а подражать лучшим.

Авторам XXI не уйти от повторений — до нас уже столько написано, что невольный плагиат и литературные репризы не грозят разве что авторам фэнтезийных романов, и то только по форме (правда, я сейчас теоретизирую, так как не читала ни одного). В конце концов, в нашем распоряжении тридцать шесть драматических ситуаций, если верить Жоржу Польти, или всего четыре сюжета, как утверждал Борхес. Наверное, главное, к чему должен стремиться современный автор, — это не не подражать (что просто невозможно), а подражать лучшим.

«Маленький человек» — это посвящение одному из моих любимых итальянских политических фильмов — «Признание комиссара полиции прокурору республики» Дамиано Дамиани. Он снят больше сорока лет назад, но нисколько не устарел. Я надеюсь, что те читатели, которые по каким-то причинам не смотрели этот фильм, теперь заинтересуются им — даю слово, они не пожалеют. В «Признании…» ставится довольно скандальный и, можно сказать, экстремистский вопрос: стрелять или не стрелять? Как и в моем романе. Мне кажется, я и Дамиани (это нагло так говорить, «я и Дамиани», да?) не навязываем ответа на этот вопрос, предоставляя каждому ответить на него самому.

Роман, в котором немало подмигиваний и прямых цитирований, — это «Человек без лица» (который на самом деле «Человек — имя существительное»). Главный герой (его имя остается неизвестным) болен прозопагнозией, болезнью, при которой утрачивается умение распознавать лица, в том числе и свое собственное, поэтому книга начинается с фразы: «Однажды я заглянул в зеркало и не увидел в нем себя». Его обвиняют в преступлении, которого он не совершал, но приговор, который он в итоге выносит самому себе, оказывается не менее суровым, чем приговор судьи. В книге, кроме основной линии, есть микроистории, вплетенные в общий сюжет, и две из них намеренно заимствованы из «Назову себя Гантенбайн» Макса Фриша. Правда, сам Фриш наверняка бы не узнал свои сюжеты, так как я взяла на себя смелость полностью переписать их. И, конечно, в связи с этой книгой нельзя не упомянуть Кафку и Камю, которые просто напрашиваются в предшественники. Камю, кстати, один из моих любимых зарубежных писателей ХХ века, наравне с тем же Фришем, Маркесом, Павичем и Сарамаго.

Я видел, что какой-то молодежный Youtube-канал безжалостно разнес ваш новый роман «Сломанная кукла», а вы, ничуть на них не обидевшись, всячески рекламировали их издевательский ролик. Я помню, что когда «Маленький человек» был в финале премии НОС, вы довольно болезненно реагировали на критику (возможно, я ошибаюсь, если так, поправьте меня). Скажите, вы за пять лет столь сильно изменились? Как вы сейчас относитесь к критике?

Да, это был канал «Книжная полка» Ильи Васильева. Обзор книги был разгромным, почти издевательским, и я его, признаюсь, не с первого раза смогла посмотреть. Но в нем для меня нашлось нечто очень важное, чего нет в профессиональных критических статьях или, тем более, полурекламных отзывах — в этом обзоре было честное, непредвзятое мнение. История, кстати, имела продолжение. С Ильей и Еленой Васильевыми я потом познакомилась ближе. Илья был на моей авторской встрече в библиотеке, даже «Сломанную куклу» принес, чтобы я ее подписала. Я даже приезжала к ним в гости. Они хорошие ребята, которые мне очень симпатичны. А то, что они не любят мои книги — да и пускай. Зато честно.

У меня есть опыт социального падения, правда, не столь жесткий и долгосрочный, как у моей героини.

Сегодня так называемое экспертное литературное сообщество себя полностью дискредитировало, а рецензии и премии как инструмент для отбора лучших, не вызывают доверия. Все это давно превратилось в какой-то фарс: похвали сегодня ты меня, а завтра я тебя. Друзья хвалят друзей, собутыльники собутыльников, писатели, претендующие на премию, хвалят писателей, входящих в жюри этой премии, клиенты литературного агента хвалят друг друга, равно как авторы, издающиеся у одного редактора (попробуй откажи своему редактору или агенту в просьбе). Чем раскрученнее и влиятельнее автор, тем больше народу хвалит его просто так, чтобы быть ближе к телу литературного функционера. Некоторые известные авторы могут смело пользоваться какой-нибудь компьютерной программой, генерирующей тексты, их все равно будут хвалить и награждать. В литературном мире свой «биосоциальный ранг» и «порядок клевания», писатели недалеко ушли в этом от куриц, мартышек и прочих животных. Смешно, когда все эти люди собирают круглые столы или проводят публичные дискуссии на тему «Кто убил русскую литературу?» Так и хочется им ответить: «Как кто? Вы и убили-с».

Не стоит забывать, что литераторы в массе своей бедны, как церковные мыши. Капиталистические реалии поставили их в особо униженное положение: им приходится заниматься грошовой редакторской и журналистской поденщиной, молиться на попадание в состав экспертов премии, крутиться вокруг литературных функционеров, от которых, глядишь, и перепадут хоть какие-то крохи. Это делает всех их зависимыми от литературной вертикали и полностью лишает такой роскоши, как собственное мнение. Так что я с надеждой смотрю на Youtube-каналы, чьи авторы все же могут говорить то, что думают. Да, многим их авторам не хватает образования и внутренней культуры, но, думаю, их независимость от реалий литературного мирка с лихвой окупает все это. Поймите правильно, я не идеализирую видеоблогеров, совсем нет. Но это хоть какой-то просвет.

После первого романа я чуть в обморок не падала от критики, это правда. Помню, какой-то человек написал едкую, язвительную статью в «Снобе», и у меня после прочтения затряслись руки. Правда, дело было не в том, плохой роман или хороший, а в моих политических колонках, которые автор статьи прочитал и решил мне за них отомстить таким вот изощренным образом. Я ненавидела этого критика тогда. Но спустя пару лет я перечитала его статью и поняла, что ее автор, пускай и хотел просто поиздеваться, а все же кое-где был прав. Он ведь целенаправленно искал промахи и недостатки и довольно обидно проехался по излишней метафоричности текста. Признаю, абсолютно справедливо проехался. И когда я писала второй роман, я учла эти замечания и на самом деле признательна автору той обидной заметки.

В романе «Сломанная кукла» героиня — психолог, но она оказывается на улице, когда ее дверь захлопывается. Абсурдная ситуация! Героиню вышвырнула на улицу какая-то дверь — она захлопнулась, и все, девушка на улице. Я сразу подумал о Кафке. Затем припомнил, как в датско-шведском фильме «Reconstruction» (с замечательным Николаем Ли Косом) тоже человек не может в свою квартиру попасть, потому что та просто-напросто исчезла, а вместе с ней и все знание о нем. В романе Иличевского «Матисс» герой, успешный человек, у которого, казалось бы, впереди блестящее будущее, вдруг бросает все и становится бродягой. Скажите, вам лично эти мотивы знакомы? Что вас вдохновило на такой замысел? Скажите, кто или что на самом деле держит дверь перед лицом вашей героини запертой?

«Сломанная кукла», с миллионом оговорок и допущений, роман-автобиография. У меня есть опыт социального падения, правда, не столь жесткий и долгосрочный, как у моей героини. Я считаю его бесценным. Те, кто читали роман, наверное, сразу же вспомнили роды бомжихи, избиение в полиции или жизнь с сумасшедшим в квартирке на окраине, но я, пожалуй, сохраню интригу и не стану рассказывать, что в книге придумано, а что нет…

«Сломанная кукла» — это парный портрет к «Маленькому человеку». Но если мужской портрет, «Маленький человек», — провинциально-таежный триллер, то женский — это «страх и ненависть в мегаполисе». Это только кажется, что роман о «падении» (так как героиня проходит феерический путь от self-made woman до бродяги), на самом деле — он о счастливом перерождении из человека без свойств, живущего по навязанному обществом сценарию, до человека, способного задать себе вопросы: «кто я?», «зачем я живу?» и «чего я хочу от этой жизни?». Мне кажется, каждый должен начинать с этих вопросов свой день. Но наша цивилизация делает все, чтобы мы не задавали их ни разу за всю жизнь. Моя героиня эти вопросы в конце концов задает себе, правда, для этого пришлось поводить ее по кругам столичного ада. Опять же, флешбеки о психологических экспериментах и прежней жизни героини предлагают читателю самому решить, что считать адом. По мне так лучше пить водку с бомжами, чем проводить дни в офисе, строя мифическую карьеру и мечтая о прибавке к зарплате. «Сломанную куклу» многие тоже находят довольно жесткой и мрачной книгой. Но «хомо хоминем люпуст эст» — это не посыл книги, как написали в рецензии на книгу в «Русском репортере», это императив нашего времени.

Помимо литературы вы занимаетесь кинематографом. Вы — режиссер и сейчас заканчиваете свой первый короткометражный фильм. Расскажите о своем киновкусе.

Я люблю итальянский кинематограф, от Пазолини и Феллини до Элио Петри и Дамиано Дамиани. Один из любимых режиссеров — великий Этторе Скола, которого несправедливо называют «режиссером второго ряда». Его «Терраса», «Отвратительные, грязные, злые», «Бал», «Мы так любили друг друга» — золотой фонд мирового кинематографа. Мне импонирует, как Скола ушел из профессии — хлопнув дверью посреди съемок фильма, со словами: «Нынешние законы кинопроизводства и дистрибуции мне больше не подходят. Для меня важнее всего иметь свободу выбора и сохранить за собой право сказать „нет“. Я же начал чувствовать, что теперь обязан соблюдать некоторые правила, которые мешают мне чувствовать себя свободным. Сегодня все решает рынок».

Современное кино тоже радует. Не российское, к сожалению (у нас снимают замечательные короткометражки, но потом их талантливые режиссеры куда-то исчезают), а европейское и иранское. Я не пропускаю ни одного фильма, которые снимает Нури Бильге Джейлан. В современном кинематографе это самый русский режиссер (хоть и турок). Он называет себя учеником Тарковского, и в его фильмах постоянно (явно или неявно) цитируются Чехов, Толстой и Достоевский. Последний фильм «Зимняя спячка», получивший гран-при Каннского фестиваля, снят по мотивам рассказа Чехова. Знакомство с Джейланом можно начинать абсолютно с любого фильма, включая его дебютную черно-белую короткометражку «Кокон». Великолепные фильмы снимают бельгийские режиссеры братья Дарденны, работающие в жанре эдакого европейского соцреализма (в хорошем смысле этого слова).

Это ужасно, что некому позавидовать, потому что из современников не с кем соревноваться и не на кого ориентироваться.

Когда я просматриваю книги российских и зарубежных авторов, я не испытываю зависти. Я бы не хотела быть автором этих книг. Это ужасно, что некому позавидовать, потому что из современников не с кем соревноваться и не на кого ориентироваться. Но в кино есть кому завидовать. Кроме Джейлана и Дарденнов могу назвать итальянского режиссера Паоло Соррентино, датского режиссера Томаса Винтерберга, норвежца Ганса Петера Моланда (все, что было снято до 2014 года), британца Кена Лоуча (особенно «Я, Дэниел Блэйк»).

Зимой в Петербурге я сняла фильм «Террористы» с замечательными актерами Юрием Елагиным (из театра «Балтийский дом») и Наргис Абдуллаевой (Театр.doc). Это 32-минутная драма на тему мигрантов. Она о социальных страхах и мифах, о том, как хороший человек и примерный семьянин может превратиться в убийцу. Главный герой Иванов (используя эту фамилию, я хотела сказать: на его месте может быть любой) как обычно отводит дочерей в детский сад. А днем ему звонят и сообщают, что детский сад захвачен террористами, а его девочки среди заложников. И предлагают спасти дочерей, получив в заложники жену террориста. Фильм будет показан на фестивалях, и надеюсь, в Прибалтике тоже.