Улица Койду
У них была своя компания, они часто ходили друг к другу в гости, после школы, и тогда, когда чьи-нибудь родители уходили из дома. Но один из них никогда не приглашал друзей к себе, хотя сам охотно бывал в гостях у друзей, обильно там ел, при возможности даже оставался на ночь. У него они никогда не были. Кто его знает, почему он не приглашал. Может, они были настолько бедными, что в доме не было приличной мебели, а обои были безнадежно заляпаны? Его мать, правда, оставляла хорошее впечатление, была представительной, моложавой, умела поддержать разговор, уже в советское время выглядела так, словно бы приехала откуда-то из-за границы. А может быть, наоборот, у них дома было много ценностей, вдруг они не хотели, чтобы какие-то типы лапали их ракушки, новый магнитофон или заграничный хрусталь, разбавляли тонкие наливки водой из-под крана. Снаружи дом выглядел вполне нормально. Они даже не знали, где окна их друга, на каком этаже он живет. Никто спрашивать не стал — так и не узнали. И пусть так и остается.
Koidu tänav
Neil oli oma kamp, nad käisid sageli üksteise juures, pärast kooli ja siis, kui kellelgi vanemad kodust ära läksid. Aga üks neist ei kutsunud kunagi sõpru enda poole, kuigi sõpradel viibis ta külas meeleldi, sõi seal korralikult, jäi võimaluse korral isegi ööseks. Nad polnud kunagi tema juures käinud. Mine tea, miks ta ei kutsunud. Äkki olid nad nii vaesed, et toas polnud korralikku mööblitki ja tapeet oli lootusetult pleekinud? Tema ema jättis küll hea mulje, esinduslik, nooruslik, hea suhtleja, nägi juba nõukogude ajal välja, justkui oleks tulnud kusagilt välismaalt. Võibolla oli vastupidi, äkki oli neil kodus palju väärtuslikke asju, äkki nad ei soovinud, et mingid tüübid hakkaksid merikarpe, uut makki või välismaa kristalli käperdama, peeneid napse kraaniveega lahjendama. Maja nägi väljastpoolt ka üsna normaalne välja. Nad ei teadnud isegi, millised on sõbra aknad, mitmendal korrusel ta elab. Keegi ei hakanud küsima ka — jäigi küsimata. Ja las jäädagi.
Улица Палласти
Во времена средней школы у его друга был странный телевизор. Черно-белый, как и большинство в те времена, в черно-белой квартире черно-белого района. У некоторых людей побогаче или у тех, у кого были знакомства, были уже, наверное, цветные телевизоры, это было круто, примерно как пару десятков лет спустя, когда человека побогаче узнавали по тому, что в его кармане топорщился переносной телефон. Родители друга были не бог знает какие важные люди, самые обыкновенные служащие. И был у них такой телевизор, который искажал тела. Смотрели они у друга в основном финские каналы, вечером по субботам показывали «Полицию Майами». Кинескоп старого телевизора странно растягивал тела Крокетта и Таббса, головы их становились ужасно длинными, а ноги — неестественно короткими. Как у персонажей мультфильма. Словно бы у телевизора было хорошее чувство юмора. Сейчас всё, разумеется, лучше — от общественного устройства до телевизоров. Машины удобнее. Больше не демонстрируют свой характер так часто. Столько очертаний размылось: тот парень, с которым стояли в очереди за пивом на улице Вилмси; девушка на вечеринке, на спине которой он держал свою потную руку; имя красивой практикантки по немецкому языку — а вот туманная картинка одного старого телевизора не размывается.
Pallasti tänav
Keskkooli ajal oli ta sõbral imelik televiisor. Mustvalge nagu sel ajal enamasti, mustvalge linnaosa mustvalges korteris. Mõnel jõukamal või tutvustega inimesel oli vist juba ka värvitelekas, see oli kõva sõna, umbes nagu paarkümmend aastat hiljem, kui rikkam inimene tunti ära tänu sellele, et tema taskus pungitas kaasaskantav telefon. Sõbra vanemad polnud vist teab mis tähtsad, täitsa tavalised teenistujad. Igatahes oli neil televiisor, mis moonutas kehasid. Nad vaatasid sõbra juures enamasti Soome kanaleid, laupäeva õhtuti tuli „Miami Vice“. Vana teleka kineskoop venitas Crocketti ja Tubbsi kehad imelikult välja, nende pead moondusid kohutavalt pikaks, jalad aga ebaloomulikult lühikeseks. Nagu multifilmitegelased. Justkui olnuks telekal terav huumorimeel. Tänapäeval on muidugi kõik parem, ühiskonnakorrast telekateni. Masinad on mugavamad. Ei näita enam nii palju iseloomu. Nii paljud piirjooned on ähmastunud — too kutt, kellega koos sai Vilmsi tänaval õllesabas seistud; tüdruk diskol, kelle seljal hoidis ta oma higist kätt; ilusa saksa keelt andnud praktikandi nimi —, aga ühe vana teleka udune pilt mitte.
Улица, название которой знаем только мы
Я ничего не имел бы против, если бы на мое окно была наклеена карта моих чувств. Из окна спальни виден верхний мигающий огонек телебашни. Он подошел бы для того, чтобы пульсировать на этой оконной карте, обозначать то место, где сходятся все улицы. Перекресток тысячи улиц. Всегда, когда я еду домой по Пирита теэ, среди искусственных холмов Маарьямяэ можно на пару секунд разглядеть мигающий огонек телебашни. Для меня он всегда был первым подтверждением того, что я нахожусь на пути в самое лучшее место назначения на свете. Уже поздно, Ты, должно быть, спишь, — если только сводные хоры муугаских собак не помешали Тебе уснуть — мальчики тоже уронили свои рыльца в солому, такси спешит, сворачивает с Пирита теэ по направлению к клоостриметсаским виражам, и вот телебашня уже гордо возвышается прямо передо мной, приветствует приближающихся к ней во всей своей высоте. Может, и Ты сейчас смотришь на эти огни. Да это, пожалуй, сейчас и не имеет значения, потому что я вот-вот буду на месте.
Tänav, mille nime teame ainult meie
Mul poleks selle vastu midagi, kui mu aknale oleks kleebitud mu tunnete kaart. Magamistoa aknast paistab teletorni ülemine vilkuv tuli. See sobiks aknakaardile tuksuma, tähistama kohta, kus kohtuvad kõik tänavad. Tuhande tänava ristmik. Alati, kui sõidan Pirita teed pidi koju, võib Maarjamäe tehisküngaste vahelt näha paariks sekundiks teletorni vilkuvat tuld. Mulle on see alati olnud esimeseks kinnituseks, et olen teel parimasse reisisihtkohta maailmas. On hilja, Sa vist magad juba — kui Muuga koerte ühendkoorid pole Sind ärkvel hoidnud —, poisid on ka juba oma kärsad põhku vajutanud, takso kihutab, pöörab Pirita teelt Kloostrimetsa kurvide suunas ja nüüd seisab teletorn juba uhkelt otse ees, tervitab liginejaid kogu pikkuses. Ehk vaatad Sinagi neid tulesid. Ega vist polegi sel praegu tähtsust, sest olen kohe kohal.
читать на эту же тему
24/05/2018 Ян Каус — нетипичный писатель Как всегда, в рубрике «Знай наших» мы пытаемся представить личный […]
09/01/2018 Татьяна Боева: у Пелевина текст очень активный — он тебя заставляет действовать Редактор ПЛУГа Олеся попросила меня взять интервью у Татьяны Боевой, […]
23/01/2014 Игорь Котюх и его майевтический инфантилизм Игоря Котюха часто упрекают в непоэтичности. Мол, что это за фигня, […]
17/10/2014 Юрген Роосте: истинная звезда с соседней улицы Недавно я в очередной раз общался о литературе с людьми, которые не […]
