Лийс Варес — хореограф и танцор. Паша Семенов — художник и пенсионер. 18 октября они выйдут на сцену Sõltumata Tantsu Lava (Теллискиви 60А, С1), чтобы представить танцевальную постановку «Дышите! Не дышите!». Читайте эссе (оригинал можно найти здесь) Лийс о более, чем 10 годах внутренней работы, которые предшествовали этому событию, и интервью с Лийс и Пашей, сделанное за два месяца до премьеры.

Невзирая на недолеченную травму ноги и плохое предчувствие, 19-летняя чемпионка мира и надежда сборной СССР на Олимпиаде 1980 года Елена Мухина под нажимом тренера продолжает тренировки: «Я несколько раз говорила, что, выполняя этот элемент, сломаю себе шею. У меня уже было несколько серьезных травм, но тренер лишь отвечал на это, что подобные мне шей не ломают». За две недели до летних Олимпийских игр Елена Мухина падает во время тренировки на шею и до конца жизни остается парализованной. Первая мысль Елены после падения: «Слава богу, я не еду на Олимпиаду».

Смотреть, но не видеть того, что неприятно, — это особая потребность современного человека. Слышать, но только то, что не раздражает, — это тоже особая потребность. Они необходимы для того, чтобы двигаться быстрее и дальше, одному. Когда слушаешь и видишь другого человека, то скорость снижается, картинка искажается. Картинка не обязательно должна быть целостной, главное — красивой. Другой может столкнуть нас с той частью самого себя или с тем миром, который мы не желаем воспринимать или исследовать. Естественно, что мы хотим признавать только лучшее, потому как всякого бреда (внутри себя) и так хватает.

Ощущать, но не следовать за ощущениями. Это вызывает страх. Страх не вписаться в картинку, быть, но нигде не считаться своим. Приведенный выше случай произошел в СССР, где у человека не было возможности самому чувствовать и выбирать. Человек был частью системы, лицом своего государства, его воплощением. Повреждение или поражение одного человека указывало на сбой в большой системе. Показывать этого было нельзя. Елена хотела проявить слабость, но ей выпало олицетворять мощь государства, и тренер был в ответе за то, чтобы при помощи тренировок сделать ее сильной. Я понимаю страх личности и чувство ответственности перед чем-то куда более огромным и мощным, чем ты сам.

В современной Эстонии у большинства людей есть возможность и свобода выбирать, они сами решают, кем им быть, сами отвечают за сделанный выбор. Это дает возможность творить свой собственный мир и отношения. У нас есть возможность выбирать свою роль и оказывать глобальное влияние. Однако люди не перестали не слышать и не видеть — напротив, эти явления только усугубляются. Люди добровольно выбирают эти синдромы, зоны комфорта, и мне сложно понять подобное поведение. Какие качества и возможности мы бы вместо этого могли в себе открыть и на что направить свое внимание?

В 2006 году, проживая в небольшом эстонском городе, я смотрю по телевизору танцевальный фильм британского физического театра DV8 «Стоимость жизни» («Cost of Living»). Последний кадр этого фильма до сих пор трогает меня и ведет по жизни: это смещение тел, встреча двух тел, человеческая красота. Обязательно посмотрите. Если времени нет, то именно последние 30 секунд. Один из главных героев фильма — безногий Дэйв Тул, на сегодняшний день уже как 20 лет работающий профессиональным танцором и актером. Его жизнь навсегда изменилась в тот день, когда друг протянул ему флаер, приглашавший на танцевальный мастер-класс. Он решил пойти и позволил себе оставить позади отуплявшую его механическую работу на почте. Как он решился на это и как открыл в себе танцора? «Я просто делал то, что казалось мне естественным, — рассказывает Дэвид. — Люди говорили, что когда они наблюдали за мной, у них возникало чувство, будто я парю в невесомости, будто я могу летать. Многие танцоры стремятся к этому, но не обязательно добиваются этого. Я к этому не стремлюсь, я просто так двигаюсь».

В 2012 году я заканчиваю Вильяндискую академию культуры по специальности «Искусство танца». Практическая часть моего дипломного проекта базируется на работе учителем танцев с умственно отсталыми людьми. Так происходит, потому что кажется наиболее дерзким, познавательным и пугающим из всех на тот момент возможных альтернатив. Как я буду это делать? Слушая и смотря, на них и на себя. Буду делать то, что кажется мне и другим естественным и дерзким, уместным.

Летом 2013 года я приезжаю в мекку современного танца — Вену — на мастер-класс, в котором могут участвовать люди с абсолютно разными физическими способностями, мастер-класс открыт действительно для всех. Профессиональных танцоров мало, но, например, есть люди в инвалидных креслах, у которых двигаются только глаза, еще они могут издавать звуки и дышать. Мужчина, с которым я танцую, стоит передо мной на двух ногах, в следующий момент он уже в другом конце помещения, а одна из его ног остается лежать передо мной на полу. Смотрю на эту ногу, на мужчину и чувствую, как у меня внутри рвутся шаблоны и сковывающая зона комфорта. Ощущаю, как я зафиксировала в постоянно текущем времени и в своем меняющемся теле одну и ту же форму и нормы движения, и это не позволяет мне двигаться дальше.

Кстати, те, кто пришел на этот мастер-класс в качестве помощников людей с ограниченными возможностями, сами нуждаются в помощи, потому как остались без своих подопечных, самостоятельно передвигающихся по залу и открывающих свои границы. Опорные лица остались без ног или и вовсе без тел, без опоры. У них появилась возможность начать поиски себя, стать частью самих себя, а не быть костылем для кого-то другого. На этом занятии они учатся заново ходить и делать выбор, как то подобает взрослым здоровым людям.

Той же осенью, в Лондоне, я смотрю постановку написанной в 1947 году пьесы Теннесси Уильямса «Трамвай „Желание“». В главной роли — Бланш — профессиональная актриса Надиа Албина, у которой правая рука обрублена до локтя. Она блистает, точно зная, кого олицетворяет. Она на 100% находится здесь и сейчас. Она не играет, она и есть Бланш, потому что, как говорит сама Надиа, будучи женщиной с особыми потребностями, она привыкла чувствовать себя отдельно от остальных, пришлой в своей округе. Так же и Бланш скрывает за своей естественной свободной манерой держаться ту истинную «я», которая не вписывается в красивую картинку того, что считается сегодня годным. Надиа не может скрыть свое тело, благодаря чему она естественным образом обнажает человеческую сущность в делающей ее целостной красоте и боли. Когда эстонское общество позволит поддаться мощным речам целостной картины? Когда мы осмелимся погрузиться в картину, а не будем наблюдать со стороны, задаваясь вопросом, что в этой картине не так?

В 2015 году я разыскиваю Павла Семенова, которого я впервые встретила в 2007 году в Художественной академии. Он рисовал, я была моделью. Меня восхитил его стиль, но я не осмелилась подойти и заговорить, потому что он был и остается другим. Восемь лет спустя я отважилась найти его, связаться с ним и пригласить на урок танца. Паша приходит. Оказывается, Паша — вечный двигатель. Он никогда не стоит на месте, при этом его сознание всегда находится в моменте, потому что тело требует этого. Он должен слушать свое тело, иначе упадет. Он умеет и не боится падать. Современные танцоры стремятся к умению быть телом здесь и сейчас, а также свободно и естественно падать, но не факт, что смогут когда-либо достигнуть подобного. Для Паши это естественный способ передвижения. Два раза в неделю он ходит в спортзал, бросая самому себе вызов. Мне кажется, что больше всего Пашу пугает комфорт, потому что он знает, что это чувство никуда не ведет.

Будучи людьми, мы связаны не через какую-то систему, а через ризому. Танец — это всесильный язык, а тело — всемогущий орган чувств, общающийся и встречающийся как с чем-то внутри себя, так и с чужим, если мы этого хотим, если даем возможность и делаем соответствующий выбор. Танец позволяет общаться, когда нет слов. Тела не врут. Опасные для жизни травмы могут нанести лишь наши ожидания и предубеждения относительно
себя и других.

ЛИЙС И ПАША: путь к встрече

Мы встречаемся в художественной мастерской Паши в здании, находящемся прямо за ЗАГСом. Небольшая комната с кучей разных вещей: мольберт, много занавесок, скрывающих полки, шведская стенка и цепи, чашки-чайники-чай, замысловатые поделки из дерева. Говорим о том, каково Паше в роли танцора и как идет репетиционный процесс.

Вы помните свою первую репетицию? Как много Лийс тогда знала о возможностях и ограничениях Паши (прим. автора: Паша страдает детским церебральным параличом)?

Лийс: Я сперва расскажу о том, что предшествовало первой репетиции. С Пашей мы встретились в Художественной академии: он рисовал, я была моделью. Я помню, что штрихи у него были очень интенсивными, бумага издавала много звуков, когда Паша рисовал. Я прогулялась, посмотрела получившиеся работы, и Пашина мне очень понравились. Но я не заговорила с ним, потому что не знала, говорит ли он вообще, не знала, как к нему приблизиться. Позже я стала преподавать танцы людям с ограниченными возможностями, и меня стали интересовать «другие» тела, но не с точки зрения техники или формы, а в плане того, чему меня может научить тело другого человека. В какой-то момент я поняла, что у меня нет ни одного знакомого c не таким, как у всех, телом, и я хотела бы с кем-то хотя бы поговорить на эту тему. Потому что обычная реакция — это «как здорово, что ты подобным занимаешься, это хорошая терапия», а я хотела обсудить с точки зрения искусства, чтобы кто-то помог развить эту тему. И тут я вспомнила о Паше, начала искать его контакты и через некоторое время обнаружила на портале hooandja, где он спрашивал финансирование для своей выставки. Мы встретились, сначала просто очень долго беседовали, Паша был настроен критически, но заинтересовался. Именно такой человек, который заставляет меня задуматься над тем, зачем все это, мне и был нужен. Ведь мой интерес — это не человек с особыми потребностями, а разнообразие в хореографии. Мы в течение двух лет примерно раз в неделю, иногда реже, встречаемся, пробуем разные упражнения, смотрим, как тела реагируют, какие темы всплывают. Мы уже один раз выступали: делали 10-минутный перфоманс на марафоне в Kanuti Gildi Saal.

Идея нашей постановки очень простая: что происходит, когда два разных телесных материала встречаются, как они реагируют и что из этого получается. Хочется сохранить эту простоту и оставить место для импровизации, чтобы была естественная, честная реакция друг на друга.

Паша, какие у тебя были первые мысли, когда Лийс завела разговор о танцах?

Паша: За полгода до этого я стал систематически ходить в спортзал на занятия с личным тренером. Поэтому когда Лийс пригласила меня прийти порисовать на танцевальный мастер-класс, я подумал, а почему бы и не попробовать принять в нем непосредственное участие. И мне начали нравиться эти занятия, я воспринимал их как саморазвитие, ведь это подобно занятию искусством.

Лийс: В тот раз Паша так и не притронулся к бумаге и карандашам, хотя я и не надеялась, что мы сразу же начнем танцевать (смеется).

Паша, ты очень открытый человек, раз на такое согласился. Я думаю, большинство эстонских мужчин ответило бы «нет!». Скажи, в обычной жизни ты автоматически совершаешь свои движения или должен их контролировать?

Паша: Зависит от того, насколько качественными должны быть движения. Когда я иду по улице, то все-таки приходится себя контролировать, чтобы не подвернуть ногу — тогда очень больно. Но благодаря тренировкам и опыту этот контроль не должен быть постоянным. Но, когда, например, наливаю горячую воду, я должен быть очень внимательным.

Получается, что ты сконцентрирован на происходящем, прибываешь в моменте, что крайне важно для абсолютно любого человека. И это потрясающее качество для того, кто находится на сцене.

Лийс: Действительно, для актеров и танцоров это один из основных вопросов — как постоянно на 100% пребывать в моменте, а у Паши даже нет другого варианта. То, что он уделяет очень много внимания каждому своему движению, привлекает и направляет и мое или твое внимание.

Паша, какие чувства у тебя возникают, когда ты представляешь, что в течение часа будешь находиться на сцене в центре внимания?

Паша: Для меня важно понимать, какова моя функция, для чего я здесь. У меня не много опыта участия в постановках, но кажется, что важно на каком-то невербальном, неофициальном уровне получить обратную связь от публики. Также для меня важна семантика — то значение, что я хочу донести движениями. Часто я действую интуитивно. В изобразительном искусстве я тоже исповедую принцип, когда я не контролирую все изображение — оно возникает как-то само. Мне очень нравится это спонтанное «возникновение». Мне нравится то, что я не руковожу процессом на 100%.

Лийс, ты как хореограф-постановщик, какие задачи ставишь перед Пашей? Как выглядит процесс создания постановки?

Лийс: Я даю очень простые, конкретные задания. Во многом опираюсь на методику DanceAbility. Например, один двигается — другой стоит на месте, потом наоборот. Это как диалог: один рассказывает, другой замирает и слушает, затем отвечает, реагирует. Или мы должны двигаться только одновременно — если один остановился, то и другой останавливается. Как кто движется, что выбирает — это делается по ощущениям, каждый сам решает. Этот простой принцип — наша отправная точка, возможность начать общение. Далее тела сами создают ситуации, открывая через них некий мир, материал для постановки. Мы постоянно пытаемся зафиксировать опорные точки в моей хореографии или Пашиной, в направлении которых развивается постановка, но то, что происходит между этими двумя точками, каждый раз рождается заново. Конечно, мы заранее оговариваем роль освещения, видеоряда, пространства, звукового оформления, но то, какую форму все это примет, выяснится только на премьере. Я хочу, чтобы эта встреча получилась максимально честной и настоящей — здесь и сейчас. Чтобы все это сработало, в постановке участвует еще четыре потрясающих человека.

Ты даешь Паше какие-то вербальные импульсы, например, называя какие-то темы?

Лийс: Прежде всего мы общаемся посредством тел, а потом уже что-то обсуждаем. Порой слова совсем не нужны. Я считаю, что все, что проявило себя через движение, верно. Сегодня ты не должен быть тем же, кем был вчера. Мы не ищем определенную форму, мы ищем движение. Я прошу Пашу относиться ко мне не как к человеку, которого он знает, а как к материалу, телесному материалу, относиться по-честному и с любопытством.

Какое влияние сотрудничество с Пашей оказало на то, как ты ощущаешь свое тело, как ты двигаешься на сцене?

Лийс: Если раньше я искала более интересные формы, то сейчас я чувствую, что много впитала из Пашиных движений, что у моего тела появились новые грани. На данном этапе я словно заново открываю характерные именно для моего тела качества движения. Напоминаю себе о том, что могу двигаться и очень мягко и плавно.

Паша, если описать содержание постановки в трех-четырех предложениях, что ты написал бы в программке?

Паша: Сейчас мы в процессе поисков. Понятно, что там происходит некий очень важный диалог. Но я считаю, что каждый зритель может воспринять эти сигналы по-своему. Не имеет смысла ограничивать мыслительный процесс публики.

То есть ты хочешь, чтобы зрители прилагали во время просмотра больше усилий, больше напрягались, пытаясь понять то, что происходит
на сцене?

Паша: «Напряжение» — это не то слово. Люди должны воспринимать искусство на интуитивном уровне. Кто видит, тот видит, кто умеет читать — тот читает, кто не умеет — читает по-своему. Не нужно ограничивать людей, задавая определенный контекст.

Лийс: Эта постановка о нас самих: на сцене Лийс и Паша, наши тела двигаются по-разному, но у них есть стремление найти точку соприкосновения. Язык танца всемогущ, ему невозможно дать однозначное определение. Поэтому мы можем «говорить» более открыто. Соврать не получится, потому что тело не умеет врать. Но так как наши с Пашей тела такие разные, то, конечно, всплывают темы, на которые мы, возможно, не всегда готовы говорить, или смотрим на них через одну определенную призму. Через нас у зрителя будет возможность взглянуть на самого себя, поразмышлять на социальные или связанные с искусством и танцем темы. Для нас же на сцене важно оставаться самими собой, а не исполнять какую-то роль.

Посмотреть:

«Дышите! Не дышите!» (постановка Лийс Варес, на сцене Лийс Варес и Павел Семенов, художник по звуку и видеоряду Таавет Янсен, художник по свету Яри Матси, художник Кристи Конги, драматургия Тамбет Туйск) в Sõltumatu Tantsu Lava с 18 октября.